Шмагия
Шрифт:
— Дорогуша, с чего вы решили, будто вас сглазили? — грубовато, с излишней фамильярностью, обратился малефик к циркачке. Он слегка надеялся, что малышка обидится и уйдет. — Может быть, это просто черная полоса в жизни? Поймите, снимать сглаз или порчу, если таковая есть лишь плод воображения мнительного клиента, — штука малоприятная. И, строго между нами, вредная для структуры ауры. В результате вы до полугода и более станете чрезмерно уязвимы к фатальным случайностям. Не лучше ли банально переждать? Попить отвары «fatum valeas», отдохнуть на побережье…
Зизи доверчиво наклонилась к «прославленному инкогнито»:
— Это
«Не поверит. Скажи я ей прямо, в лоб, что весь этот сглаз — ночной бред шпрехштала… Ни за что не поверит. Решит: хочу увильнуть от благотворительности, брезгую ее миниатюрной особой. Скотина Мэлис все-таки… сосватала, дрянь!…»
— Ну хорошо, — подвел итог Мускулюс, дождавшись, когда вредина-ведьма вернется с кувшином ежевелового морса. — Ваш случай не из тяжелых, для снятия кисейной порчи мастерства госпожи Лимисдэйл хватит выше крыши…
Тут он позволил себе легкий укол в адрес хозяйки дома, искоса глянув на Мэлис и приоткрыв на осьмушку «вороний баньши». Пусть не забывает, шутница, с кем дело имеет.
— Думается, я могу посидеть в сторонке, наблюдая за процессом. Если вы, голубушка, не возражаете. В случае осложнений я непременно вмешаюсь. Уж будьте уверены.
Последние слова также относились к Мэлис.
Гони ее быстрее, рыжая, и айда закапывать нашего красавца!
Кивнув малефику с неприятной угодливостью, ведьма принялась ворожить. Будь Андреа простаком-клиентом, он, наверное, пришел бы в восторг. Начал бы щупать украдкой кошель: хватит ли деньжат на эдакое чудо? Весь длинный стол оказался сплошь уставлен атрибутами провинциального чародейства. Свечи: восковые, сальные, две дорогущие, из левиафаньего жира, сизые с потеками лазури. Подсвечники: кипарисовый тройник, золоченый шандал, явно краденый, примятый сбоку канделябр для освещения ломберных столиков, аспид из меди, покрыт зеленой патиной, блюдца со штырьками. В печи, налитая в закопченный казан, кипятилась «чистая водица». Запах сильно напоминал памятный чаек Мэлис. Окна задернулись шторками, в горнице воцарился таинственный сумрак. Шурша по углам, ведьма мурлыкала диссонансные заговоры. Словно острием кинжала по стеклу. Далее возникла груда зеркалец — в черепаховой оправке, в роговой, на подставках… Из зеркалец был выстроен сложный коридор о дюжине закавык; Мэлис радостно вскрикнула, после чего начала зажигать и располагать в оном коридоре свечи.
Все это было ужасно красиво.
Все это не имело никакого смысла.
И что самое гнусное: все это было ужасно, невыносимо, убийственно долго.
— Я обожду снаружи, -каждое слово колдун произносил с нажимом, не отрывая «вороньего баньши» от суетящейся ведьмы. — Вижу, дело идет на лад. Надеюсь, скоро наша дорогая Зизи уйдет осчастливленная. Очень скоро. Вы понимаете меня, госпожа Лимисдэйл?
Шуруя в казане черпаком, ведьма кивнула.
На дворе сияло солнце. Княгиня-осень гуляла по округе, щедро одаривая золотом верноподданные деревья. До промозглых, слякотных дней, когда
— Эй, сударь хороший! Зачем сердце рвать?! — превратно понял его метания китоврас Гриня, развалясь на охапке соломы. — Хо-хо! Ведьма поможет, она смешная! Смешные всегда помогают!
Провозгласив этот сомнительный для колдуна тезис, китоврас нахмурился и стал тереть затылок.
— Ох, налупил! Ох, и налупил! Это Рустам, он меня воспитывал…
— Я видел, — машинально ответил малефик. — На представлении. Ты пьяный был.
Гриня сделался мрачен, как наказанный по заслугам ребенок.
— Я, когда пьяный, дурной делаюсь. Кураж в башку шибает. Правильно меня Рустам кулаком… Сильнее надо было. Если бы Зизи из-за меня убилась, я бы повесился. — Китоврас подумал, пришиб хвостом вялую муху и разочарованно буркнул: — Нетушки. Такому, как я, вешаться — пеньковый канат лопнет. Лучше с кручи, вниз головой. Надежнее.
Колдуна не оставляла уверенность, что так бы и случилось. Погибни Зизи на манеже, этот двутелый гигант с чистой душой спокойно вышел бы на кручу над Ляпунью, почесал в битом затылке и без колебаний шагнул бы в Приют Отверженных — ад для самоубийц, заповедник владений Нижней Мамы. Приняв смерть, как вину: по-младенчески бестрепетно, по-взрослому сознательно, по-лошадиному покорно.
— Садитесь, сударь. — Гриня пододвинул еще одну охапку соломы. — Знаете, я вам вот чего скажу…
SPATIUM VII
Всем известно, что рогов у китоврасов не бывает. Даже косноязычные варвары, именующие честных китоврасов «центаврами», знают об этом. А уж сами китоврасы — и подавно.
Грине не повезло и повезло одновременно. С невезением все ясно. Представьте, что это вы родились с подобным «украшением» на голове, — и если вы не болотный фавн, дракон или распоследний козел, вы сразу поймете, о чем мы толкуем. А повезло потому, что к моменту рождения Грини пророчества Иппана Сурового были сочтены ложными и лишенными смысла. В частности, там предрекалось: «И родит вороная китоврасица с белой звездой во лбу рогатое дитя. И будет то дитя воплощением Исконного Губителя Валидуса, приведя к гибели весь китоврасий род, если вовремя не избавиться от него отвратительным способом».
Мать Грини была гнедой, а не вороной. И звезды во лбу не имела. Но посудите сами, разве такие пустяки остановили бы испуганных сородичей? К счастью, за восемь лет до рождения малыша Совет Быстрейших проголосовал всеми семью хвостами за разбитие кузнечным молотом Скрижалей Иппана Сурового — поскольку ни одно пророчество Иппана до сих пор не сбылось. А пророчил этот сивый мерин сплошь одни пакости да несчастья. И к чему, спрашивается, надо было тыщу лет подряд запугивать доверчивых соплеменников?!