Шмагия
Шрифт:
Есть.
«Флажок» обнаружился у корней той самой ели, возле которой мочился ребенок. Умелый такой «флажок», сразу и не приметишь. Малефики разбрасывают похожие маячки на пути жертвы, если сглаз требует особой точности местоположения. Но в малефициуме «флажки» гибкие, упругие, с усиками. Этот же был чужаком: жесткий, на каркасе, сработанный топорно, но лет на десять, не меньше. Лишь пройдя дальше по тропе и обнаружив украдкой еще три маячка, Андреа догадался: не на человека ставлено. На иггиса? Хомолюпуса? На демона?! Похоже, хотя здесь колдун мог дать промаху. Сюда бы Просперо… Тучки небесные, какого еще инфернала требуется выслеживать в здешних дебрях?! Глушь, скука… Свободные демоны в наших краях встречаются крайне редко — обычно
Но, случается, затаскивают.
И понуждают выполнять прихоти.
Если, конечно, добыча не освободится из мертвой хватки умельца.
Демон— беглец, знал Андреа, дело государственной важности. Добра-то он точно творить не станет. Значит, охотники за ихним братом-инферналом станут пуп рвать, пока не отловят гада и не прижмут к ногтю, за казенное вознаграждение. Просперо Кольраун, в бытность свою боевым магом по найму, на безденежье брал халтурку…
Колдун с уважением покосился на Мэлис. Решила подработать? Рискнула? Ну да, что нам ловля демонов, мы головоломки Шеффена, словно семечки, щелкаем! Подсказать дурехе, что, если в невод угодит нужная рыбка, милой рыбачке мало не покажется? Нет, не стоит. Вряд ли в Филькином бору сыщется беглец из детишек Нижней Мамы. Иначе уже бы в набат по всей Реттии били.
— Пришли. Ежовая Варежка, вылезай из кареты.
Ведьма по-прежнему оставалась неприветлива.
Продравшись сквозь ежевельник, Мускулюс стал без цели бродить по поляне. В сущности, он не надеялся обнаружить что-то важное. Со времени покушения на Его Величество минуло пять лет, любые остаточные эманации давно скисли, развеялись. Девочка-одуванчик в желтом платьице? Гибкая кукла с лакированным личиком? Ну конечно, она днем и ночью сидит, тужится… в смысле тужит: «Где мой дражайший Андреа? Где мой суженый-ряженый? Отчего не идет?!» Кем бы ни был одуванчик, он вряд ли выйдет навстречу. Да и приписывать лесной девочке непременно злые побуждения — глупо. Сведенные дети возвращаются домой, целые-невредимые. Цирк? Беда с лилипуткой? Морок на трибуне?! «Флажки»-маячки?! Ну, допустим. Верней, демона мы как раз и не допустим. Учитель Просперо сказал: «Если демон имел место, он освободился, — добавив с однозначностью профессионала: — Ответа не последовало, демон никак себя не проявил…» Если тогда не проявил и за пять лет не проявил, значит, ну его.
Лучше допустим иное: лесная фея-одиночка от тоски, от скуки чащобной заделалась большой поклонницей циркового искусства. В частности, акробатки Зизи, милой гуттаперчинки. Приняла, значит, феечка облик кумира, проложила «лестничку» в шапито, на представление… очень переволновалась за любимицу, аж с лица спала…
Ни одной зацепки.
Цепляйся, умник, как хочешь. Хоть повесься.
«Стыдно признаться, государь, — всплыла в памяти еще одна реплика из рассказа учителя во время сеанса связи на площади Возвышения, — но у меня есть лишь слабое объяснение моих действий: интуиция». Ага, интуиция. Только матерью Просперо Кольрауна была Хусская Сивилла, а мамашей Андреа Мускулюса была неизвестная особа, сдавшая любимое дитя в приют. Впрочем, с интуицией, равно как с доходом, у «блудной мамашки» тоже все было в порядке: приют оказался из дорогих, оплачен на восемь лет вперед… В детстве колдун тешил себя, придумывая таинственную и высокопоставленную биографию с уклоном в балладный штиль; потом отпустило.
Он сорвал разлапистый лист клена. Стал вяло ощипывать вдоль прожилок.
Когда от листа остался дрожащий скелет, пацан Мэлис закашлялся. Взахлеб, с нутряным надрывом. Так кашляют чахоточные при открытом кровотечении. Синий от удушья, мальчишка хрипел, а Мэлис, видимо сойдя с ума от тревоги, кричала на него изо всех сил:
— Я говорила! Говорила тебе, дураку! Вот! вот оно!… что мне теперь делать? Что мне делать, ты подумал?!
«Она сейчас его ударит! — в изумлении подумал колдун. — Овал Небес, точно ударит! Ребенку плохо, а она… Кто ее к ногтю? Неужели я?!»
Впрочем, тут стало плохо самому Мускулюсу.
Потому что на его глазах ребенок растянулся гармошкой.
Словно опытный шулер-гадатель взялся тасовать колоду Тарота. Шут, Папесса, Император, Любовники, Рыцарь Жезлов, Туз Пентаклей, Висельник… младенец, мальчик, подросток, юноша, зрелый мужчина, старик, глубокий старик… Цепочка людей растянулась от шипастой стены кустов до горбатого вяза. Миг — и колода собралась воедино, упав набок под собственной тяжестью. Бессмысленным козырем, крапленой картой перед Андреа лежал памятный старец-хитрован, с которым они болтали в «Хромом Мельнике» о левитации. Старец выглядел еще старше, еще дряхлее, хотя это казалось невозможным. И уравнения Люфта-Гонзалеса были здесь абсолютно ни при чем.
На траве лежал покойник.
Выпавшей картой оказалась Смерть.
«Смерть означает не только ту грязную работу, которую мы давно должны сделать. — Малефик сам разразился кашлем, машинально вспомнив „Толкование смыслов Тарота“, и закончил знакомым пассажем Кольрауна: — без отрыва от основной работы».
Удовольствие ниже среднего: остаться в лесу с ведьмой и трупом на руках.
Но беда не ходит в одиночку.
Мускулюс готов был дать голову на отсечение, что мертвец — полный маг высшей квалификации. И по всему складывалось, что голову таки придется дать.
На отсечение.
Со стороны Юстовых оврагов раздалось ржание и возбужденные крики.
Затрубил рог.
Вскоре незваные гости, кем бы они ни были, окажутся на Ежовой Варежке. Это судьба. Пакостная судьбишка, рожон, против какого не попрешь. Колдун дивился самому себе: главным чувством, одолевавшим Мускулюса в идиотской, безнадежной ситуации, была жалость.
Сочувствие.
Мишенью для душевных соболезнований, несообразных к месту и моменту, служила рыжая бедняжка Мэлис.
Вся наивная история о бродяжьем семействе, которое приютила добросердечная ведьма, оборачивалась жесткой, злой былью. Маг-покойник при его уровне маны и не такую простушку обвел бы вокруг пальца. Собственно, захоти Мускулюс — тоже заморочил бы рыжую без затруднений, несмотря на провинциальное ведьмовство. Навести «тень-на-плетень», явиться в десятке личин, войти в доверие, подсадив «клопа-живчика»… Чего хотел мертвец? Какую цель преследовал?! Сейчас это волновало малефика не больше, чем тот факт, потел ли покойный перед смертью. Ведьму жалко. Вон, трясется как осиновый лист…
Рог затрубил вновь, гораздо ближе.
— Ну-с, голубушка? Что станем делать?
Ведьма отступила, затравленно прижалась спиной к вязу. Мышь перед игривым котярой. Говорят, страх, если боятся вас, возбуждает, доставляя удовольствие. Врут, пожалуй. Колдун никакого удовольствия не испытывал. Скорее удивлялся, почему страх пренебрег им, скромным Андреа Мускулюсом. От оврагов скакали люди. Таких случайностей, таких совпадений не бывает.
Значит…
Это может быть Тихий Трибунал. Королевская служба расследования преступлений, совершенных с отягчающим применением магии. Тихие серые человечки с особыми клеймами на левой щеке, видимыми лишь для посвященных. Их количество в арест-команде всегда кратно трем. Андреа не знал почему. Возможно, традиция. Человечки, случайно прогуливаясь в Филькином бору, обнаружат на поляне ведьму с колдуном, труп полного мага у ног преступной парочки… Да, разберутся. Потом. Но сначала арестуют. Для проведения следствия сразу же накроют «колоколом», отрезая внешнюю ману и возможность использовать ману, накопленную в личных целях. Пока суд да дело, в доме Леонарда Швеллера сорвется линька лилльских девственниц, репутация учителя Просперо пострадает, начнутся сплетни… Опять же денежный убыток. Куда ни кинь, всюду клин.