«Шоа» во Львове
Шрифт:
В военное лихолетье ничто так реально не показывает дееспособность новой власти и ее настоящее отношение к подвластному населению, как обеспечение города продуктами питания. В советские времена, хотя и возникали значительные перебои со снабжением, но ответственные за это органы пытались как-то этому помочь и объяснить населению причины дефицита, что в определенной мере успокаивало и давало силы терпеть невзгоды. Ощущалось, что власть хоть на словах, но все же беспокоится о населении. Немцы же демонстрировали холодное безразличие и полную отчужденность от местного населения. В первые недели немецкой оккупации снабжение Львова продуктами не имело четкой организационной формы, которая существует при карточной системе. Господствовал сплошной
Тогда, в июле 1941 года, среди львовян распространилась как пошесть, мода на политические «пророчества». Это увлечение просуществовало без перерыва до послевоенных лет. Среди украинцев приобрело распространения пророчество известной стигматички Насти Волошин. Чтобы скоротать время, женщины в очередях передавали одна другой различные «пророческие» предсказания популярной Михальды и других различных ворожеев. Особенно на их воображение влияла магия чисел, в частности числа 21. Именно 21 день продолжались украинско-польские уличные бои во Львове в 1918 году. После этого Польша просуществовала 21 год. Польско-немецкая война окончилась через 21 день. Хозяйничанье большевиков в Галиции продолжалось 21 месяц. Из этого делали патриотические выводы — через 21 неделю или месяц воскреснет Польша, но теперь уже от «моря до моря», то есть от Балтийского до Черного моря. Так себя успокаивали в июльских очередях львовянки.
Одного погожего дня я стоял в сравнительно небольшой очереди в начале улицы Яховича (теперь Кучера), недалеко от ее пересечения с улицей Бернштайна (теперь Шолома Алейхема). Место тихое, спокойное. По спискам домоуправления нам выдавали около килограмма пересушенной, зацветшей тараньи. Говорили, что это малосъедобная соленая рыба происходит еще из советских тюремных запасов. Вдруг из здания «Израэлитского религиозного общества», находящегося на улице Бернштайна 12, донесся сильный шум. К слову, с провозглашением Украиной независимости это величественное здание, после многолетнего перерыва, сразу было возвращено украинским областным советом еврейскому религиозной общине Львова. Из коридора широкого подъезда «израэлитского» здания послышался тонкий девичий крик. Раздались еще грубые мужские голоса, а в ответ звучал полный отчаяния плач, смешанный с отчаянной мольбой. Женщины из очереди настороженно повернули в ту сторону головы. Из гулкого коридора до нас доносились отдельные слова, но никто толком не мог понять, что там происходит. Крик усилился и начал приближаться к выходу.
Мы с удивлением увидели, что из подъезда выбежала не девушка, как мы думали по голосу, а упитанный, ухоженный еврейский мальчик, у которого, наверно, еще не прошла мутация голоса. Одет он был в добротный серый летний костюм, что свидетельствовало о благополучии родителей. Выражение парень имел смертельно перепуганного существа, которое не понимает, зачем его безвинно травят и мучают. Его лицо с напряженно выпученными от страха глазами было лишено живого цвета. Мгновение он колебался, куда бежать дальше. Слева протянулась многолюдная Городоцкая улица, напротив — наша очередь, которая могла дать ему приют. Но он выбрал наихудший вариант — бросился вправо в сторону старого еврейского кладбища. За ним из подъезда, словно хищная волчья стая, выскочила группка разозленных мужчин. Различить, кто они такие, жителям нашего квартала было с первого взгляда не тяжело. Их обычная манера держаться, и фасон застегнутой гражданской одежды, и подчеркнуто небрежно натянутые на глаза кепки
Кто-то из них крикнул: «Дает нура! (Убегает!) Не пустить!». Только мальчик отбежал несколько шагов, как один из нападавших ловко подставил ему ногу, и он с разгону упал на тротуар. Тогда они все, а было их шесть-семь, подскочили к нему и начали бить ногами.
— «Смарувати!» [12] — выкрикивали разъяренные бандиты. Парень жалостно, как-то по-детски заскулил под градом ударов. Женщины из очереди не удержались и подняли шум: «Что вы хочете от этого мальчика? Прекратите его бить!» — наперебой кричали они.
12
Бить его!
Рядом с подъездом возвышалась оставленная после ремонта пирамидка дорожного камня. Во Львове мостовые вымощены тяжелыми базальтовыми булыжниками.
— «Закобзаць!» — дал команду их старший и показал на камни. На воровском сленге это значило «убить». Злодеи мигом разобрали вершину пирамиды и, когда несчастный начал вставать, обступили его и с дикой жестокостью закидали его камнями. Какое-то время парень заслонялся, а затем, как подкошенный, упал лицом вниз.
— «Закобзаць!» — прозвучало вновь, и бандиты начали кидать базальтовые камни, целясь в голову.
В эту минуту подошел немолодой немецкий офицер. Женщины с криком бросились к нему за помощью. Оценив ситуацию, офицер вынул из кобуры пистолет и выстрелил вверх. С удивительно мгновенной реакцией нападающие бросились врассыпную и тут же исчезли, словно растворились в воздухе.
На каменном тротуаре, с разбитой головой, осталось лежать неподвижное тело. Череп мальчика с одной стороны был полностью оголен, виднелось белое с синими прожилками вещество головного мозга. Тело тряслось в конвульсиях, мальчик несколько раз дернул ногами и умер.
Потом женщины говорили, что уголовники убили не только парня, а уничтожили всю его семью. Сделали это из мести. Кто-то из них работал в большевистских карательных органах.
Вечером к нам пришел Мойсей Блязер.
— Имею важный разговор, — обратился он к отцу.
Тот вежливо ответил, что внимательно слушает.
— Один мой родственник, — начал Блязер, — попал впросак за свои политические убеждения.
Заметив, что мой отец скривился от этих слов, Блязер поправился:
— Собственно, это не мой родственник, а жены, и на самом деле он совсем не какой-то там большевик. Просто в советские времена, как человек страстный и наивный, стал активным агитатором. Любит себе человек поговорить. Такая натура. Он часто выступал на митингах, уговаривал крестьян вступать в колхозы, хвалил отца Сталина и тому подобное. Это родственник моей Малки, — продолжал Блязер, — проживает в Глинна Наварии. Когда пришли немцы, он вынужден был спрятаться, потому что за ним стали приходить хлопцы из украинской милиции. Пока ему везет, но долго ли удастся так прятаться, не знаю. Думаю, что нет. Милиционеры уже сделали обыск в квартире, они за ним охотятся. Родственник сильно страдает, ночует где-то в поле под кустами, не имеет возможности поесть теплой еды и вообще постоянно пребывает в сильном страхе, постоянно в напряжении. Дошел до такого положения, что готов наложить на себя руки. Нам надо вместе подумать, как ему помочь.
— А я тут при чем? — искренне удивился отец. — Я его даже не знаю.
— Считаю, — невозмутимо продолжал Блязер, — единственный выход — это выбраться ему из Глинны Наварии. Необходимо перейти во Львов. В городе его искать никто не будет. Правда?
— Может и так, — безразличным тоном согласился отец.
— Именно так, — подхватил Блязер. — А поэтому предлагаю вам пойти в Глинна Наварию и привести его оттуда.
— Как я должен привести? — не понял отец. — Разве он сам не может прийти во Львов? Он что, инвалид?