Шофер. Назад в СССР
Шрифт:
— Слушай, Игорь, — сказал Боевой, щурясь от солнца, — а мож заедем в местный станичный магазин?
— Это зачем? — Спросил я, — мы пока в центре были, ты чего не захотел никуда идти? Не на рынок, не в магазин?
— Да что там за магазины, — махнул рукой Боевой, — один стыд, а не магазины!
Я хмыкнул, покосился на него глазом.
— А тут, в хуторе Гремячем, есть один магазинчик… Он прям недалеко от местного рыбного хозяйства стоит. И продают там, — Боевой воздел к потолочной обивке мечтательные глаза, — целые в-о-о-о-о-о-т такие сазаны в копченом виде.
— Рыбки захотел?
— Да не. Это я не себе. Это я хочу моей отвесть, — серьезно посмотрел на меня экспедитор, — может, тогда она меня домой ночевать пустит? А то мне надоело уже. Сегодня ночевал в машине, так комары, гады, не пойми откуда лезут. Не, — он задумался, — они и в хату лезут. Но моя у меня в хате так все нафталином провоняла, что они будто бы еще на подлете помирают.
— Так может тебе и в машину нафталину привезти? — Рассмеялся я, — уложишь куда-нибудь под сидушку и будешь комаров отпугивать.
— Да не, — Боевой насупился и покачал головой, — я запах нафталину на дух не переношу. Я иногда думаю, что может это я специально пью водку, чтобы его от себя отбить и не ощущать совсем. А меня еще и жена за это выгоняет! Выходит, я как бы со всех сторон пострадавший и обделенный.
— Слушай, — сказал я, заворачивая руль к хутору, — так зачем тебе тогда домой-то? Там же нафталин. Ну так и сиди в гараже. Что такого? Ты там по ночам не один. Кто-то из мужиков там все околачивается.
— Так это еще хужей! — Боевой посмотрел на меня так, будто я сильно чем-то задел его чувства, — еще хужей и неприятнее! Потому что спать эти черти мне не дают! Всю ночь смеются, как кони. Али свет матають, что не заснешь! А я человек старый! Мне надобен хороший здоровый отдых! А как же тут отдохнешь? Сидушки неудобные, хоть ты тресни. На дне окопа спать удобней было, чем на сидушке газоновой. И вообще, разместиться не успеешь, а тебе уже кричать мужики: Боевой! Иди водку с нами пить! Нам без тебя скучно! И вот что тут делать?..
Боевого, почти как Остапа, понесло. Однако, не скажу, что меня это как-то раздражало. Болтает, и пусть себе болтает. Главное, что не делает никаких глупостей. А забавные разговоры Боевого меня даже развлекали.
— Так а что ж? — Спросил я, — Твоя любит копченую рыбу?
— Да вообще, — вздохнул Боевой, — нет, не любит.
— А зачем же ты рыбы ей собрался покупать? — Я рассмеялся.
— Ну а как же? Что же мне еще ей купить?
— Эмалированное ведро, например, — пожал я плечами.
— Да ну, Игорь, какое ей ведро?! Не заслужила она не то что эмалированного ведра, а даже самого последнего жестяного тазу! Ты бы слышал, как она меня выгоняла! Какими последними словами при всех меня покрывала! Я, — стукнул он себя в грудь, — фронтовик! Фашистов гнал до самого Берлину! Да я против пулеметов в атаку ходил! Да я… — задумался Боевой, — да я в танке горел! И тут мне, понимаешь, собственная жена такие слова говорит, что не каждый мужик их знает! А только и стою, да краснею как девка какая. Не обида тогда, когда меня выгоняли с дому, на меня напала, а больше стыд взял, за то, что жена моя, такие слова знаить!
— Ну тогда не поможет твоя рыба, — я рассмеялся, — если даже ты ее жене притянешь.
— Поможет-поможет! — Уверил меня Боевой, — Вот увидишь, что поможет. Уж буду я сегодняшней ночью в хате спать, а не в гараже, как пацан какой дворовый.
— Ну как знаешь, — я вздохнул, — но сначала таз завезем. А потом уже в станичный магазин.
Я сунул молоток, что бабка-целительница мне вернула, обратно в ящик для инструментов, вернулся за руль.
— Странная она, эта бабка, — сказал Боевой, усаживаясь следом, — всегда я к таким с подозрениями отношусь.
— А что в ней странного? — Сказал я, заводя двигатель, — бабка как бабка. Как и другие такие же. Верит, что людей лечит. Ну теперь, — я хохотнул, — не будет хоть горшком своим людей пытать. И то хорошо. С тазиком такого уже не провернешь.
Развернув машину, мы поехали обратно, по широкой гравийной улице. На первом перекрестке, спустились на несколько улиц ниже. Там за хутором, развернулись еще одни колхозные озера. А не поодаль от них, на проездной, широкой улице, той же самой, где находились местная маленькая школа, клуб и сельсовет, стоял большой станичный магазин с выбеленными стенами.
На большой вывеске витиеватыми буквами было написано: Станичный магазин. Продукты и бытовые товары.
Когда мы с боевым зашли в магазин, первым делом в нос ударил стойкий запах копченой, соленой и свежей рыбы.
Я окинул магазин взглядом. Две большие полупустые витрины встретили нас чистой совершенной пустотой. На многочисленных полках за прилавком тоже было относительно пусто. На самой верхней стояли трехлитровые баллоны с непонятным красноватым содержимым. Возможно, соки нашего консервного завода.
Почему я говорю, что на полках было относительно пусто? Потому что там висела рыба. Многочисленные гирлянды сушеной и копченой рыбы, развеселись на гвоздиках, приколоченных к торцам полок.
Висела здесь всякая рыба: от маленьких карасиков до здоровенный сушеных сазанов. В общем, в магазине продуктов и бытовых товаров, выбор тех самых продуктов оказался ограниченным. А бытовых таваров я что-то и вовсе не увидел.
— Что подать? — Спросила полная продавщица в униформе сельпо.
— Скажи, милушка, — Боевой, состроил женщине глазки, — а какая у тебя тут рыбка пожирнее?
— Какая вам надобна? — Монотонным голосом женщины уставшей, то ли от рыбы, то ли от работы, проговорила продавщица, — карась, карп, сазан, вот висит плотвичка. А толстолобика уже разобрали.
Хм, — задумался боевой.
Я же, перестав рассматривать полупустые полки, обернулся. Уставился за большое фасадное окно магазина. Наблюдал за тем, как на той стороны широкой, гравийной улицы играют под раскидистым орехом детишки. Маленькие, лет по восемь, они катали по низкой травке мяч.
А потом, сквозь открытую против жары, укрытую тонкой кружевной занавеской дверь, я услышал треск гравия под колесами машины. В следующее мгновение, к магазину подъехал желтый пирожок. На его фургонном борту было написано «Автолавка».