Шофферы или Оржерская шайка
Шрифт:
На голом полу у его ног лежали две толстые гормандские палки, такие, как носили их постоянно с собой люди из этой шайки, и у тех-то палок, казалось, было какое-то символическое назначение в предстоящей процессии. Из среды вошедших в убранную таким образом залу послышался шепот удивления и восторга.
Хохот и игра на скрипке умолкли. Эта декорация внушала чувство уважения людям, не останавливавшимся ни перед каким преступлением. Может быть, и присутствие Бо Франсуа, строго следившего за соблюдениями обрядов, стесняло их; но что бы там ни было, в толпе воцарилась тишина, и каждый из них, казалось, испытывал непонятное ему самому благоговение.
Тройным рядом разместились все вкруг стены, оставив посередине небольшое место для венчавшихся и венчавшего. Но так как всем разбойникам было не поместиться тут, то часть из них любовалась в отворенные двери, на всю эту нарядную обстановку.
Когда все установились и затихли, кюре Петров, величественно возвыся голос, произнес: "Где будущие супруги?"
Тотчас же из толпы под руку вышли Лонгжюмо и Виктуар.
Петр де Бомон, по прозвищу Лонгжюмо, был молодой человек восемнадцати лет, короткий, толстый, с красным лицом. Быв прежде мальчиком при виноторговле в одной из трущоб Парижа, теперь, несмотря на свою молодость, слыл за одного из самых жестоких в шайке.
Одет он был в синий суконный камзол, в треугольной шляпе на голове и в полосатых плисовых штанах. Гордясь своим нарядом, а также и тем, что он виновник такого торжества, он, видимо, важничал и, упершись одним кулаком в бок, он другую руку, изогнув в колесо, подал своей невесте.
Бывшая прачка в Париже, и настоящее имя которой было Виктория Лявертю, невеста была семью или восемью годами старше своего жениха. То была высокая, худощавая брюнетка с длинным, сердитым лицом, одетая с претензией на роскошь, и, конечно, уж весьма с длинными золотыми серьгами и таким же крестом на своей загорелой груди. Нимало не конфузясь устремленных на нее глаз, она твердым шагом шла около своего жениха, которого была целой головой выше, и если на впалых щеках ее виднелся румянец, то, конечно, уж то не был румянец стыдливости.
Между тем, Бель Виктуар и Лангжюмо были приняты с всеобщим восторгом, и скрипач, схватясь опять за свою писклявую скрипку, салютовал их появлению веселой плясовой, подходящей, по его мнению, к этому случаю.
Когда последний звук его песни смолк, кюре обратился громко к венчавшимся.
– Нищий и ты нищая! Получили ли вы согласие Мега?
Мег ответил за них с видимым нетерпением.
– Да, да, я дал уже свое согласие и еще раз даю его.
– В таком случае пусть свидетели и посаженые отцы приблизятся!
Бо Франсуа и лейтенант его Руж д'Оно, желая почтить Лонгжюмо, как лучшего офицера из шайки, сами захотели быть у него свидетелями. А потому при этом возгласе кюре подошли и подняли с пола по палке за один конец.
Кюре поставил их против себя, заставя держать палки фута на два от земли, так что толстыми рукоятками они касались одна другой. Потом он поставил жениха с одной стороны, невесту с другой, так что их разделяли вытянутые палки.
Сделав это распоряжение, кюре опять открыл книгу и начал что-то невнятно бормотать. Наконец, обратясь к Лонгжюмо, громко спросил:
– Нищий, хочешь ли ты нищую себе в жены?
– Да, – ответил Лонгжюмо.
– А ты нищая! – обратился он к Бель Виктуар, – хочешь ли ты нищего себе в мужья?
– Да, – ответила Бель Виктуар.
Тогда, обратясь к жениху, кюре произнес.
– Перескочи, нищий!
Лонгжюмо, хотя от природы не совсем-то легкий на подъем, сделав сверхъестественное усилие, перескочил через палки, которые держали свидетели.
– Перескочи, нищая! – обратился кюре к Бель Виктуар.
И невеста в свою очередь подошла, чтоб перескочить палки, но оба свидетеля ловко и вежливо отдернули их, и она свободно прошла мимо.
Церемония кончилась и обряд совершился.
Насмешливые "виват" и шутки приветствовали молодых. Порядок, доселе царствовавший в зале, мигом был нарушен; приходили, уходили, и маленькое пространство, оставшееся посередине, было уже занято толпой.
– Теперь за свадьбу! – слышалось в толпе. – Идем пить и плясать!
И молодые, повинуясь общему желанию, направились к выходу, и музыкант заиграл.
– Стойте! – крикнул угрюмый Франсуа голосом, покрывшим весь этот адский шум. – Мы еще не кончили.
Все тотчас остановились, и снова водворилась глубокая тишина.
– Нет, не все еще кончено, – повторил Бо Франсуа с сардонической улыбкой. – Сейчас одних мы поженили, теперь не хочет ли кто воспользоваться оказией, чтоб развестись?… – Ну, кто из вас недоволен своим жребием!
Поднялся хохот, но никто не являлся; несчастный супруг, просивший развода прошлый раз, теперь раздумал.
– Да, – заговорил один голос, – при обмене ничего не выиграешь, а только получишь палки.
– Переменить хромоногого на косого или пьяницу на тунеядца, – послышался женский голос, – не стоит того! Хлопотать не из чего!
Взрыв острот посыпался в ответ на эти замечания; но повелительный жест атамана опять все укротил.
– Ну в таком случае, если из вас никто не просит развода, так я его прошу.
И отыскав в середине толпы растерявшуюся Розу и взяв ее за руку, он притащил ее к кюре Пегров и повелительным голосом проговорил.
– Кюре! Развенчивай нас сейчас же! Я хочу этого.
Всеобщее изумление выразилось на всех лицах. Все знали давнишнюю привязанность атамана к Розе и привыкли уже оказывать им одно общее уважение и почтение. Никто подобного не ожидал!
Роза со своей стороны была уничтожена; бледная, в своей батистовой косыночке, она глядела на Франсуа растерянным взором. Из всех наказаний, которых мог бы Франсуа придумать ей за ее ревность, как-то инстинктивно он выбрал самое для нее ужасное, самое большое. Это унижение в присутствии всей шайки, казалось, разрывало ее гордую душу. Но это было еще ничто, Роза, несмотря на все его злодейства, любила этого свирепого Франсуа, она любила его безумно, бешено, любовь Франсуа одна вознаграждала ее за все ее жертвы, она оправдывала все его проступки, и этот-то человек отвергал ее, отталкивал ее, покидал ее одну, среди этой ярой толпы, куда она снизошла, следуя за ним только.