Шофферы или Оржерская шайка
Шрифт:
– Где Баптист? Где проклятый-то этот хирург? Пусть скорей идет перевязывать раненого.
– Раненый! – повторил Бо Франуса, выведенный этим словом из своего лихорадочного забытья. – Тысячу чертей! Нельзя минуты остаться покойным. Кто же ранен?
– Мне кажется, что это Гро-Норманд вытянулся на траве и кричит, как свинья, – сказал Борн де Жуи.
– Честное слово, он уже, кажется, готов на этот раз, а забавно должно быть… Пойти посмотреть.
И, как хищный зверь, почуявший запах крови, Борн де Жуи бросился вперед. Большая часть мошенников даже и Бо Франсуа пошли вслед за ним. Со всех сторон площадки народ собрался тут, и только несколько упрямых плясунов продолжали топтаться под звуки музыки.
Действительно, это был Гро-Норманд, лежавший на земле, то ругаясь, то стеная. Выстрел попал ему в грудь и лицо, а стрелявшее ружье было, видно, заряжено крупной дробью. Он был весь в крови, и раны причиняли ему страшную боль. Товарищи, сопровождавшие его в этой несчастной экспедиции и несшие его обратно более чем полумили лесом, стояли едва переводя дух, положительно будучи не в силах выговорить слова в ответ на расспросы, которыми их осаждали.
Жадно наклонясь над раненым, Борн де Жуи глядел на него со злобной радостью.
– Ах! Ах, бедный Гро-Норманд, – проговорил он со своим обычным хихиканьем, – тебя пощипали на этот раз, тебя, так часто щипавшего других? В самом деле, мне кажется, что ты плох и не подняться тебе больше. Ты исходишь кровью, милый мой, и продолжай ты эдак еще пять минут, так у тебя и не останется ее больше ни капельки. А жалко будет!
Гро-Норманд захотел ответить кулаком на эти сострадательные речи, но сильная боль принудила его опустить кулак, и рука его безжизненно упала.
Прибежал Баптист и приказал перенести раненого поближе к огню, чтобы осмотреть его. Ему тотчас же повиновались. Сняв верхнее платье и развернув свои инструменты, хирург счел нужным прежде всего вынуть дробь из ран.
Между тем Франсуа старался добиться от других подробного рассказа обо всем случившемся. Но в отчаянии все говорили вместе и не было возможности понять ни одного слова. Наконец, приказав всем замолчать и обратись к Жаку Петивье, потребовал от него отчета в экспедиции.
– Ах, Мег, – заговорил жалобно учитель ребятишек, -я говорил всем, что невозможно ничего путного ожидать от этого негодяя Етрешского мальчишки. Он причиной всей беды, и если мы все там не остались, то конечно в том не его вина.
– Как так?! – спросил Бо Франсуа, у которого при одном воспоминании о сыне Греле нахмурился лоб.
– Вот послушайте. Спустя час после того, как вы его послали, он пришел мне сказать, что ходил в Поли, что фермеры его хорошо приняли и что там можно состряпать хорошее дело, так как дровосеки ушли. Бессовестный лгунишка! Теперь я убедился, что он и не ходил в Поли, не выходил из леса; а наговорил все это, чтобы затянуть нас в западню.
– Хорошо, – ответил Мег глухо, – продолжай!
– Так мы с четырьмя товарищами, – продолжал Жак Петивье, – и отправились в Поли. Шли мы наверняка, а потому никакого оружия с собой и не взяли, были одни только палки. Придя на ферму, мы не увидали огня, казалось, все спали. Не обращая внимания на бешено лаявших собак на дворе, мы сломали первую дверь и только хотели приняться за дверь в доме, как она вдруг сама отворилась и на нас кинулось десять или двенадцать человек, кто с топором, кто с вилами и косами. Что ж мы могли поделать со стольким народом?
А потому я и крикнул убирайся и мы убежали. Но Гро-Норманд захотел побороться, а у одного дровосека было ружье; он в него и выстрелил. Бедный товарищ добежал до леса, но видя, что он исходит кровью и заметно слабеет, мы взяли его на руки и принесли сюда.
– Как ты думаешь, люди на ферме узнали вас?
– спросил Бо Франсуа.
– Нет, нет, Мег; конечно вы понимаете, что мы не дали им разглядеть себя. Видя, что нас обманули, что у фермеров много народа, мы скорее убрались, но, к несчастью, все-таки уже было поздно для бедного Гро-Норманда.
При конце его рассказа в толпе около Баптиста хирурга, перевязывавшего раненого, поднялся шум. Скоро ясно послышался оттуда хохот и шутки. Наконец к общему удивлению Гро-Норманд вскочил на ноги и полунагой принялся догонять смеявшихся над ним, даже сам хирург с инструментами в руках старался разделить общую веселость.
– Что все это значит? – спросил, поспешно подходя, Бо Франсуа.
– Это значит, Мег, – ответил, пожимая плечами, Баптист, – что ружье, из которого выстрелили в Гро-Норманда, было заряжено вместо дроби солью; боль от нее должна быть страшная, но нет ни малейшей опасности, и Гро-Норманд страдает от испуга больше, чем от боли.
Новый взрыв хохота и насмешек принял эту весть. Раненый, сконфуженный этим унижением при атамане и при всей шайке, пробормотал какие-то никем не понятые объяснения, только удвоившие общую веселость.
– Ну, – заметил Борн де Жуи со своим хихиканьем, -по крайней мере, если у нас нет другой провизии на свадьбе Лонгжюмо, то будет хоть солонина из Гро-Норманда.
– По мне, лучше бы ветчины, – сказал другой.
– Ушат воды скорей, – кричал женский голос, – ушат воды, давайте вымачивать Гро-Норманда…
И грубые шутки эти не вызвали улыбки на лице Франсуа. Оставя трусливого Гро-Норманда, он опять отошел в сторону с двумя или тремя из своих приближенных.
– Этот трус дешево отделался, – начал он, – не менее того серьезная вина есть, нужен пример. Жак, – обратился он к учителю, – уверен ли ты, что причиной вашей неудачи является именно этот скверный Етрешский мальчишка?
– Очень уверен, Мег. Он сделал фальшивый доклад, его нога не была на ферме Поли, потому что ни один из часовых не видал, чтоб он проходил. Нет никакого сомнения, что этот дьяволенок захотел нам подставить западню, и уж это не его вина, если это ему не удалось.