Шолох. Тень разрастается
Шрифт:
Конечно, был шанс, что Карл, направляя весточку королю с требованием помиловать Полынь, и обо мне упомянул. Так сказать, сделал это «по умолчанию».
Но и вероятность обратного была высока. Хранитель тоже мог забыть. Или завредничать (он называл это «борьбой с читерством»).
Минут пять я стояла перед гордым фасадом посольства, мучительно гадая: в розыске я или нет? Выяснить это здесь, в Шэрхенмисте, не представлялось возможным. Разве что зайти внутрь, назвать свое имя, попросить о помощи…
Снова.
А это не тот опыт, который я хочу повторить.
Посольские стражники подозрительно хмурились, поочередно указывая на меня глазами, мол, что с ней делать будем, дружище? А что с ней поделаешь – пока на ступени не шагнула – ни в чем не виновата. За любопытство денег не берут.
Наконец, я отвернулась и побрела обратно к центру Пика Волн. «Осторожность превыше всего», – годами твердил нам старый магистр Орлин. И сегодня, пожалуй, я последую его завету.
– Так, ладно, – я вздохнула, потом гордо задрала подбородок и уткнула руки в боки по «бодрящему» рецепту Кадии, – Ищем альтернативу.
Проходивший мимо шэрхен с собачкой покосился на меня. Ох, точно. С «пляжной» привычкой размышлять вслух, чтобы не свихнуться, надо завязывать.
– Вы не подскажете, где здесь ближайший ломбард? – спросила я.
– Там, – собачник махнул рукой в сторону витых башен неподалеку. Я деловито направилась в указанную сторону.
Согласно табличке у входа, ломбард тут действительно был. На шестом этаже. Шесть десятков ступеней, что к нему вели, я посвятила волшебной науке Вытаскивания Себя из Депрессии. Так, на каждой ступени я придумывала по одной причине быть благодарной и довольной жизнью. «Я в стране, где мои предки жили восемь веков, ура!». «Я все еще жива, ура!». «Я уже гораздо ближе к Шолоху, чем вчера, ура!», «И к шестому этажу тоже ближе, чтоб вас, праховы небоскребы… В смысле, ура!». Под конец с причинами было туго, но я кое-как справилась. Ввалилась с жизнерадостной улыбкой, натянутой всего-то на семьдесят процентов.
Но лицемерное благодушие всё равно расположило ко мне горбатого ростовщика.
Он сходу предложил выкупить плащ-летягу за баснословную цену в сто монет (ему очень приглянулся плотный лазурный шелк), но я отказалась. Вот еще! Летяга сейчас – мой единственной друг.
Зато я вытащила значок Ловчей – и со звоном плюхнула его на стойку.
Бронзовая бляшка размером в пол ладони приятно тыкалась мне в ребра последние сутки.
Это был единственный предмет, помимо фонарика Карла, который шолоховские тюремщики не нашли во время обыска перед тюрьмой. Но фонарик забрал Карланон, а вот значок невольно отправился путешествовать вместе со мной.
Причем я сама обнаружила его далеко не сразу: удостоверение провалилось в подкладку плаща сквозь дырявый карман и все время болталось где-то внизу, на уровне голеней… Я наткнулась на него случайно, два дня назад, когда решила постирать плащ в соленой морской воде. Это, кстати, была плохая идея: летяга до сих пор стоит на мне колом, как неродная.
Ростовщик увидел удостоверение Ловчей и округлил глаза:
– Вы точно хотите это продать?
– Да. Точно, – твердо сказала я, хотя пальцы дрогнули, инстинктивно сжимаясь вокруг значка.
Профиль ястреба на эмблеме смотрел на меня с укором. «Эх, – будто говорил этот гордый хищник, символ нашего департамента, – Предательница».
Ростовщик замялся. Потом тактично объяснил:
– Ничем не могу помочь, леди. Это незаконно.
– Хорошо. Черный рынок у вас есть?
Оценщик аж подавился.
– Вот у нас в Шолохе есть, – доверительно сказала я. – Рокочущие ряды называется. Еще есть Потаенный рынок, но это так, не серьезно. Для туристов в основном, чтоб пищали от радости, «чувствуя опасность».
Подслеповатые глаза ростовщика, блеклые, как у крота, сощурились, сжимаясь в две щелочки.
Сгорбившись еще сильнее, он понизил голос:
– Я прошу прощения, но у нас не принято обсуждать такие темы вслух…
– Могу написать на бумажке, – я развела руками.
Потом приложила ладонь к сердцу и тоже сгорбилась, чтобы быть с ростовщиком на одном уровне:
– Честное слово, я не от хорошей жизни значок продавать собралась. Мне позарез нужны деньги. Так сильно, что сейчас я даже не могу вам заплатить за информацию, хоть и хочу.
Оценщик суетливо замахал рукой, мол, что вы такое говорите, девушка! Потом смягчился и обеспокоенно заглянул мне в глаза:
– Он хотя бы ваш?
Я задрала левый рукав летяги. Татуировка Ловчей покрывала мое предплечье. Это была точная копия значка: два кругляшка один над другим – полуразвернутая карта мира и голова птицы в профиль. Татуировка не светилась, потому что я не могу колдовать в классическом смысле слова. Но иностранцу-шэрхен татуировка не показалась подозрительной.
– Хорошо, – вздохнул горбун.
Он наклонился, покопался под прилавком и вылез обратно с какой-то грязно-серой визиткой:
– Отправляйтесь в портовый квартал. Отдайте это уборщику в баре «Тридцать три селедки». Он проведет вас.
Я горячо поблагодарила и пошла к выходу из ломбарда.
– Но я бы все-таки не продавал! – крикнул мне в спину ростовщик.
– Это всего лишь значок, пустая формальность, – соврала я и вышла в темный башенный подъезд.
***
Большая часть Пика Волн была застроена округлыми домиками, похожими на юрты песчаного Иджикаяна. Из-за темного цвета, занимающего в городе главную роль (здания, скалы, сосны), он казался мрачным даже в солнечный июньский день.
Я поежилась. Чернота архитектуры давила на мою психику, и без того ослабленную одиночеством. Единственное, что ободряло меня – это мысль о том, что Полынь прожил тут пятнадцать лет.
Пятнадцать лет! Получается, все детство? Все подростковые годы куратора прошли здесь, за изучением запредельной магии Ходящих? Я представила себе маленького, насупленного, лохматого Полынь, уворачивающегося из-под лошадиных копыт на оживленных улицах острова, и мне полегчало. Хоть что-то общее у нас с этим городом есть. Жить можно.