Шолох. Тень разрастается
Шрифт:
Портовый квартал встретил меня запахами гнили, рыбы, потных тел. В Пике Волн вечерело, и толпы моряцкого народа косяками плыли туда и сюда. От общего потока отделялись ручейки посетителей, вливающихся в кабаки и таверны. Я шла, слегка расставив локти – необходимый градус самозащиты. Какой-то бойкий мальчишка попробовал вытащить у меня отсутствующий кошелек, за что мигом схлопотал оплеуху.
– Злыдня! – обиженно возопил малец и юрко скрылся в толпе.
Дело было на набережной, у самого парапета. После слов мальчишки я перегнулась через перила и обеспокоенно
Отражение было сложно разобрать. Такое же, как и остальные – ничем не выделяющееся, черное отражение в дрожащей воде.
– Ты что столбом встала, шальная! – рявкнул какой-то красноносый мужик и тотчас наехал мне на ногу колесом телеги, полной освежеванной рыбы.
Я судорожно вздохнула и молча уступила ему дорогу.
– Развелось тут имбецилок! – сплюнул мужик.
Велик был соблазн шлепнуть обидчика магией – энергия бытия унни, охочая до зрелищ, была тут как тут, но… Я поклялась Карлу колдовать правильно. Без эмоций.
И еще я очень, очень не хотела стать злыдней. У меня и без того недостатков столько, что на целый фейкин город наберется. А феи, если вы в курсе, занимают первое место в мировом забеге «дурной характер».
Так что нет, злиться мне нельзя.
– И вам хорошего дня, господин! – нежно пропела я вслед красноносому.
Он оглянулся. Рожа у него стала поистине зверская. Отпустив деревянные оглобли телеги, мужик закатал рукава, и… Я не стала дожидаться продолжения: накинула треугольный капюшон летяги и позорно рванула прочь, петляя меж людьми.
Так. Над добродушными интонациями надо поработать.
***
Судя по всему, «Тридцать три селедки» были главным баром на деревне.
Железная вывеска, изображающая стайку рыб, выпирала далеко за пределы привычной плоскости. Селедки, все тридцать три штуки, как бы плыли от стены по направлению к улице, и их гипотетически пустые пасти щерились острыми зубами. Постмодерн, красота.
Я с опаской прошла мимо двух шкафов-охранников. Они были бы рады попросить к осмотру мою сумку, да вот беда – сумкой-то и не пахло. Равно как и платежеспособностью, вследствие чего я лишилась традиционного «хорошего вечера, леди».
В баре негде было протолкнуться. В свете синеватых магических сфер немногое можно было разобрать, но я уж постаралась. Каждый столик занят, на каждом стуле сидело по одному, а то и по два человека, возле бара царило безумие поднятых для заказа рук. Да еще и проходил какой-то типичный портовый конкурс – несколько мускулистых молодцев с кружками на стойке, два десятка пьяных зрителей.
В «Селедках» грохотала музыка – страшный хаос духовых инструментов, столь популярных у шэрхен. Слушать это было невыносимо даже с одним работающим ухом, как у меня.
Публика, впрочем, впала от музыки в некий экстаз: матерые бандюганы, обнявшись и рыдая, раскачивались под исступленный рев кларнета.
– Небо голубое! – подивилась я вполголоса.
– О, кстати, отличная песня! – вдруг басовито заорали сбоку. – Лишка, понеслась! «Не-е-е-ебо голубо-о-о-ое, что ж меня так кро-о-о-оет»…
– «Что ж меня так кроо-о-о-оет, мне бы да на во-о-о-олю…» – с чувством подхватили слева.
Я, пискнув и пригнувшись, ужом ввинтилась в толпу, подальше от запевалы, который, кажется, уже видел во мне свою лучшую подругу. Если не любовь всей жизни.
Вскоре в дальнем конце зала я углядела серую фигурку с метлой. Вот он, мой уборщик, моя путеводная звезда сегодняшнего вечера! Сжимая в ладони грязную визитку, я мелкими перебежками рванула туда.
У барной стойки, меж тем, продолжалось развлечение в стиле «кто выпьет больше». Гул болельщиков нарастал. Внезапно в их дружных воплях я расслышала словосочетание, которое заставило меня споткнуться.
– Кадий Мчун! Кадий Мчун! – скандировали пьянчужки.
– Ка-а-а-дий Мчу-у-у-ун! – высокой трелью вывела красотка-официантка.
Я развернулась на сто восемьдесят градусов.
Что, галлюцинация? Оранжевика оказалась ядовитой?
Зрители сорвались в аплодисменты, неразборчивые крики и свист. Кое-как прорвав ряды плотно сбитых моряков, я оказалась точно у стойки.
– И первое место сегодня занимает Кадий Мчун! – взревел хозяин притона, надевая картонную корону на пшеничные волосы победителя.
Победитель улыбался во все тридцать два, махал поклонникам широкой ладонью и обаятельно хмыкал. Его загорелое лицо светилось гордостью, пустая кружка бликовала светом ламп, а продолговатые голубые глаза щурились, как у объевшегося сырниками кота. Он в упор не замечал меня, поглощенный своим триумфом. Лишь ногами болтал, чуть не цепляя меня мыском. Радостно, как ребенок.
– Ура! – ликовали посетители. – Да здравствует Кадий Мчун!
– А ну-ка объяснись! – зашипела я, дергая его за штанину.
Звезда вечера, пронырливый Мелисандр Кес, псевдо-историк, настоящий саусбериец, авантюрист по всем параметрам, только ойкнул в ответ и съехал с барной стойки.
Глава 2. Кадий Мчун
Никто так не изменил историю, как историки
Орбис из Дома Крадущихся,
Глава кафедры источниковедения в Шолоховской Академии
Попросите меня охарактеризовать Мелисандра Кеса одним словом, и я скажу – самоуверенный.
Мы были знакомы недолго, но я уже знала: он из тех людей, кто живёт так, будто у него в кошельке лежит официальное разрешение творить, что вздумается – с личной подписью Отца Небесного.
Сокрушительная харизма, беспощадная.
Еще в начале весны Мелисандр Кес служил коронером в жандармерии Саусборна. Жизнь Свидетеля Смерти круто поменялась, когда его младший брат – Балтимор, студент-историк, – погиб, пытаясь раздобыть один из шести старинных амулетов, о которых писал диплом. Увидев тело брата в морге, Мелисандр чуть не свихнулся от горя, и… Решил продолжить дело Балтимора. Только слегка в другом стиле: он сместил акцент с исторического исследования на авантюрные поиски артефактов.