Шони
Шрифт:
Гау в самом деле как бы вдруг оглох и онемел. Он и не заметил, как удалилась Циру и ее место заняла молчаливая, покорная Мзиса. Уж лучше бы она рассердилась, укоряла бы его, попрекала… И тут в его памяти с необычной живостью возникла картина далекого детства…
К их соседу приехал в гости ушгульский родственник Джансуг Хергиани. За спиной гостя сидела на коне девочка лет десяти-двенадцати. Джансуг еше не сошел с коня, когда девочка, как бесенок, спрыгнула на землю, дала пинка привязанному к столбу козленку, ухватила за хвост перепуганную кошку и забросила ее на крышу сарая, пихнула ногой щенка,
— Дали! — рассердился он на дочь. — Веди себя прилично, ты ведь умная девочка!
— Я ум в дороге оставила, — усмехнулась девчонка и ткнула пальцем в повешенное для просушки сито.
Гау, не сводя глаз с Дали, выгонял в это время из хлева коров и коз, а та, как ураган, крутилась в крохотном, величиной с бурку, дворике. Во все глаза глядела на нее и Мзиса: она только что выгнала своих коров со двора и ожидала Гау. Пораженные поведением маленькой гостьи, Гау и Мзиса то и дело удивленно переглядывались. Дали заметила это, подлетела к Мзисе, больно ущипнула ее, сунула руку в ее сумку, вытащила сыр, откусила, сплюнула и бросила остаток щенку, забившемуся в страхе в угол двора.
— Я тоже пойду с вами! — сказала она Гау тоном приказа.
— А мы тебя не возьмем, — зло посмотрел на нее Гау. Ему не нравилась эта девчонка: волосы ежиком, красное лицо, растопыренные руки, мелкие зубы и серые, отчаянные глаза.
— А я все-таки пойду, — сказала Дали вызывающе, — назло этому червяку! — сверкнула она глазами на Мзису.
…Когда Дали взбежала на вершину горы, девочки и мальчики, пасшие скот, играли в шапки. Запыхавшаяся, взмокшая от быстрого бега, она остановилась неподалеку от них. В это время Гау, заложив за спину руки и стоя на одной ноге, медленно, не сгибая колени, склонился к земле, чтобы ухватить шапку зубами.
— Подумаешь, большое дело! — воскликнула Дали и толкнула Гау.
Гау упал и стукнулся лбом о большой камень. Дали даже не взглянула на него. Она сама встала около шапки, заложила за спину руки, отставила ногу и уже готова была нагнуться, когда Мзиса вне себя от гнева ступила на шапку.
— Эй, ты, — крикнула Мзиса, — сейчас же убирайся отсюда!
— Посмотрите-ка на эту свиную вошь, — с усмешкой отозвалась Дали.
— Убирайся, или я раскатаю тебя, как войлок для бурки!
Девочки набросились друг на друга и покатились по земле. Они били, царапали, щипали одна другую, как хищные птицы. Мзиса явно одолевала, и потому ребята не вмешивались в их драку. Внезапно Дали схватила в руку камень и снизу ударила Мзису в лицо.
— Получай! — Она вскочила и дала Мзисе пинка.
Все в молчании ждали, что сделает Гау. И хотя Гау совсем ошалел от сильного ушиба о камень, он все же поднялся и подошел к Дали. На лице его была такая ярость, что даже эта отчаянная девчонка в страхе застыла, не отрывая глаз от его сжатых кулаков, каждый из которых казался ей сейчас величиной с кузнечный молот. В этот момент между ними встала Мзиса с окровавленным, распухшим лицом, взяла Гау за руки и заставила его разжать кулаки.
— Гау… — произнесла она с трудом, ее рот был в крови. — Мы помиримся… — Она повернулась к Дали. — Ведь помиримся?..
Воспоминание исчезло, но Мзиса по-прежнему
— Гау! — послышался ее голос.
Не получая ответа, она подошла вплотную к забору и заглянула в виноградник.
— Гау!
Она смотрела на топор и пояс с кинжалом, оставленные Гау. В это время на дороге послышался звук чьих-то шагов. Циру повернулась и быстро ушла. Оставшись один, Гау понял, что без Циру для него нет и не будет жизни. Ему стало безразлично все, что связывало его с Мзисой, он не колебался больше, не пытался отгонять мысли о Циру. Так провел он несколько дней, то прячась от Циру и снова возвращаясь мыслью к Мзисе, то сам идя навстречу Циру, не в силах ждать ее прихода. Циру угадывала эту странную двойственность в его поведении, она настораживала ее, лишала покоя…
Каждая встреча с Циру напоминала Гау о его долге перед Мзисой, и однажды он резко сказал девушке, что больше не придет к той заводи на реке, где они каждый вечер встречались. Циру не удивилась: она как будто ждала этого.
Гау, действительно, не пришел ни на следующий день, ни на третий, и Циру, не имея никакого повода навестить его на работе, принесла ему полдник. А Гау убежал от нее…
Циру долго сидела одна, не сводя глаз с виноградника. Потом завернула в платок полдник и ушла домой.
Когда Гау вышел из виноградника, где он хоронился от Циру, девушки уже не было на месте. Он и сам не мог сказать, как случилось, что он направился к домику Циру. Дверь в ее комнату была полуоткрыта, и в освещенной солнцем половине он сразу же увидел Циру. Она стояла на коленях на застланной ковром тахте лицом к иконе и молилась. Ее печальное, залитое слезами лицо показалось Гау еще прекраснее, чем всегда. И как только повернулся у него язык сказать ей: уходи! А Циру, обратившись к иконе, шептала:
— Если бы ты хоть немного любил меня, Гау… Мне и этого достаточно… Мне достаточно и того, что я люблю тебя… Позволь мне это, и я больше ничего не хочу от тебя, Гау… Скажи ему, святая Мария, пусть он позволит мне любить его… Больше я ни о чем тебя не прошу, пусть он только позволит любить его, пресвятая Мария…
Гау хотел войти и сказать Циру, что он был не в своем уме, когда убежал от нее, но на пороге встала Мзиса с окровавленным, распухшим лицом, с обращенным на него взглядом, полным мольбы.