Шотландцы не забывают

Картленд Барбара

К отчаянию Пепиты, за ленчем они с Жани оказались наедине с герцогиней, которая в дневном свете выглядела более бледной и недовольной, чем накануне вечером.

Когда Пепита с малышкой появились в гостиной, герцогиня даже не пыталась скрыть своей враждебности к ним.

— Вы все еще здесь, мисс Аинфорд! — заметила она. — Я думала, к этому времени вы уже упакуетесь и уедете.

— Его светлость был настолько добр, что разрешил детям остаться, — вежливо ответила Пепита.

Герцогиня исторгла визг злости.

— Я

не верю этому! Я сказала ему, что не потерплю их здесь и чтобы он отослал их.

Пепита решила попросту не отвечать.

Она не хотела восстанавливать герцога против себя, а инстинкт подсказывал ей, что любые слова, сказанные герцогине, могут лишь ухудшить положение.

Вместо этого она болтала с Жани, а та возилась с маленьким спаниелем, которого не взяли на рыбалку потому, что он был очень стар.

Девушка успела заметить, что герцога всегда сопровождали два более молодых спаниеля, и она подумала, это, должно быть, собаки, которых он брал на охоту, и Рори будет в восторге от них.

— Я думаю, собачка очень старая, так что играй с ней осторожнее, — велела она Жани.

— Ей нравится, когда я глажу ее.

— Конечно, — согласилась Пепита.

Герцогиня все это время молчала, и когда объявили, что ленч готов, она медленно прошествовала в столовую впереди них, всем своим видом показывая, что не намерена снизойти до общения с ними.

Блюда вновь были столь великолепны и подавались в таком изобилии, что Пепита подумала — так недолго и растолстеть.

Герцогиня ела, не замечая их, лишь иногда обращалась к Фергюсу, который распоряжался двумя лакеями, прислуживавшими за столом.

Теперь, когда спало тревожное напряжение, Пепита имела возможность разглядеть столовую и оценить ее великолепие.

Эта просторная комната могла вместить по крайней мере тридцать человек.

Стены ее были украшены чудесными полотнами с изображением Мак-Нэирнов, созданными великими художниками разных эпох.

Картины отличались не только удивительной красотой, но и представляли собой чрезвычайно ценное собрание.

Пепите хотелось узнать как можно больше о предках Мак-Нэирнов, и когда герцогиня, закончив ленч, вышла из столовой, не сказав ни слова, девушка осведомилась у Фергюса:

— Как бы мне узнать побольше о замке? Здесь столько интересного, и у меня столько вопросов!

— Это очень просто, мисс, — ответил Фергюс. — Обратитесь к куратору его светлости в комнате вождя.

— К куратору?

— Да, мисс. Он приходит сюда почти каждый день и составляет каталог ценностей замка.

— Я хотела бы поговорить с ним.

— Вы окажете ему честь, мисс.

Она выяснила, что хотела знать, подумала Пепита, но это можно отложить на потом.

Теперь же надо вывести Жани на солнышко.

Они пошли в парк, и Пепита обнаружила, что в дальнем конце он окружен высокой стеной, за которой виднелись заросли цветущего вереска; они заканчивались утесами, спускавшимися к морю.

Подобные же скалы, только более высокие и внушительные, чем вблизи замка, огибали море на большом расстоянии.

Они с Жани заглянули через край стены.

Прилив кончился, и волны не бились о скалы, как тогда в Корноулле.

Но Пепита чувствовала, что она никогда теперь не сможет смотреть на бурное море, не вспоминая при этом о трагической гибели сестры и зятя.

Эти воспоминания мучили ее, и она увела Жани обратно в парк, где они играли с мячом, пока не настало время чаепития.

Надо было еще успеть вымыть ручки Жани и расчесать ей волосы.

По дороге Пепита увидела Торквила Мак-Нэирна — он спускался по ступеням, ведущим на террасу.

Она встретила его улыбкой, когда он приблизился к ним со словами:

— Вы, и Жани — самое отрадное, что я когда-либо видел здесь, и никакие нимфы, наяды или сирены не могли бы выглядеть столь привлекательно!

Пепита рассмеялась.

— Приятно слышать комплименты!

Она сказала это с оттенком печали, что вызвало сочувственный огонек в глазах Торквила.

— Судя по вашему тону, вам приходится нелегко. Очевидно, ее светлость была не слишком вежлива!

— Лучше уж я не буду отвечать на это. Жани отбежала, пытаясь поймать бабочку, порхавшую над цветами, и Торквил, не отрывая глаз от лица Пепиты, промолвил:

— Вы слишком прекрасны, чтобы какая угодно женщина, особенно герцогиня, терпела вас в своем доме.

— Я знаю, что мы нежелательны здесь, — опустила голову Пепита, — но герцог позволил нам остаться, и это — главное.

— Я в курсе.

Девушка пристально посмотрела на него.

— Его светлость говорил вам что-то?

— В этом не было необходимости, — ответил он. — Когда мы встретились на реке и я увидел Рори вместе с ним, я понял, зов крови оказался сильнее, чем его нелюбовь к сасенакам!

Пепита усмехнулась.

— В наш век и наше время представляется невозможным люто ненавидеть нас из-за того, что произошло более ста лет назад!

— Вы скоро поймете, что шотландцы ничего не забывают и время не идет в зачет, — пояснил Торквил. — Битвы, в которых мы сражались, происходили вчера, и наши обиды с годами не ослабевают, а лишь усиливаются.

— Но это довольно глупо и несправедливо!

— Это английская точка зрения.

— А какова ваша? — поинтересовалась Пепита.

— Все, что вы должны знать, — тихо произнес он, — это то, что вы — прекраснейшая из женщин, которых я когда-либо видел, и что я хочу ограждать вас от любых неприятностей, которые может спровоцировать ваша красота. У меня такое ощущение, что она значительно опаснее для вас, чем ваша национальность.