Шоумен. Король и Злой Горбун
Шрифт:
– В смысле? – не понял Федько.
– Они здесь, в соседнем кабинете, – пояснил следователь. – Шесть человек. Все без исключения, между прочим, рецидивисты.
Михаил Михайлович поёжился.
– Да вы не бойтесь! – успокоил его следователь. – Они ж под присмотром все, никто и не дернётся.
Заглянул собеседнику в глаза и произнёс почти просительно:
– На вас надежда, Михал Михалыч! Только объединившись, всем миром, с этой нечистью справимся.
– Да я что ж, – неуверенно сказал Федько. – Я всегда! Только не видел я ничего.
– Вы только взгляните на них. Может, какую из этих рож вспомните. Если вы его опознаете – пять лет тюрьмы ему обеспечено.
Я бы, наверное, не согласился. Страшно быть судьёй другим. Ты указываешь на кого-то пальцем, и человека надолго упрятывают в тюрьму. Бр-р-р! Но Михаил Михайлович, против моего ожидания, не стал сомневаться.
– А что ж, – сказал он и честным и ясным взором посмотрел следователю в глаза. – Давайте попробуем. Вдруг и вправду кого-то признаю.
– Идёмте! – обрадованно предложил следователь. – Это здесь, рядом! Курточку-то снимите.
Федько пришёл в синей, с накладными чёрными карманами, куртке. Следователь помог своему гостю раздеться и проводил его в соседний кабинет. У двери кабинета стоял милицейский сержант с автоматом.
– Готово? – строго спросил сержанта следователь.
– Так точно!
Следователь распахнул перед Федько дверь. И все, кто находился в этот момент в кабинете, одновременно повернули головы. Под присмотром двоих автоматчиков вдоль стеночки, на стульях, сидели шесть здоровенных, под два метра ростом каждый, громил. Это были люди-шкафы, квадратные в плечах, огромные и неуклюжие. Такие запросто могли, конечно, проломить стену в два кирпича. Даже при отсутствии кувалды.
Михаил Михайлович проявил некоторую нерешительность.
– Входите, – приободрил его следователь.
Они переступили через порог, и дверь за их спинами закрылась. Федько с настороженным видом разглядывал громил. Их физиономии ему явно не нравились.
– Кто из них? – уточнил следователь и повёл своего спутника вдоль ряда подозреваемых.
Прошли всех шестерых. Следователь вопросительно посмотрел на Федько. Михаил Михайлович покусывал губы и хмурился.
– Ещё, – попросил он. – Хочу посмотреть.
– Пожалуйста.
А рожи все были бандитские. Небритые, у двоих из этой шестёрки ещё и шрамы. У одного пластырь на лице. А взгляды! Ну видно же – рецидивисты! Встречая таких на улице, Михаил Михайлович старательно обходил их стороной. Боялся и ненавидел. И вот они перед ним. Злятся, а сделать ничего не могут. Есть всё же на них управа, есть! Федько приободрился и вновь, на этот раз уже увереннее, прошёлся мимо бандюг. Остановился возле одного с мрачным лицом и долго всматривался. Оператор рядом со мной беззвучно хихикнул и прошептал:
– Сейчас ещё и признает кого-либо! Вот будет потеха!
И едва он это сказал, Федько вскинул руку и указал на того, мрачного:
– Он!
У меня даже лицо вытянулось.
– Во гад! – потрясённо пробормотал оператор.
Заметно растерявшийся Баранов поворочал шеей так, будто ему стал маловат воротник рубашки.
– Вы … уверены? – с запинкой осведомился он.
Мы не предполагали, что наш герой кого-нибудь признает. Просто поучаствует в опознании, потом появятся новые действующие лица – и съёмка продолжится, действие покатится дальше.
– Лицо его мне знакомо, – пояснил Михаил Михайлович.
Я постепенно возвращался к жизни после пережитого потрясения и уже что-то начинал понимать. Я многое знал о жизни этого человека и о его характере. Трудяга, но из тех, кого называют «правдолюбцами». Такие когда-то с готовностью шли в революцию. Закон – ничто, главное – революционная целесообразность. У них своё представление о справедливости, и во имя этой самой справедливости они готовы проломить башку кому угодно. Они сами решают, что такое «хорошо» и что такое «плохо», и сами решают, какими методами с этим «плохо» бороться. Они, в общем-то, не хотят ничего худого, напротив, их мечта – всеобщее счастье для всех, но по неведомым злым законам жизни всегда получается не так, как намечалось, а это ужасно, с этим невозможно смириться – и значит, снова борьба до победного конца. Он, Федько, ненавидел их всех, вот эту нечисть, на которую не было управы, он боялся их и ненавидел, не мог спокойно смотреть на их сытые рожи, на пальцы, усеянные перстнями, на дорогие пиджаки и ещё более дорогие иномарки. Он-то знал, как с этой нечистью можно справиться, и недоумевал и негодовал, наблюдая за преступной бездеятельностью власти. У подъезда, с соседями, уже давно всё было переговорено и выход найден: как во время войны – стрелять. И всё, что прежде было всего лишь словами, вдруг воплотилось вот в это – в предоставленную кем-то свыше возможность карать. Конечно, никогда прежде Федько не видел указанного им человека. Но он знал его. Этот образ уже сформировался в его мозгу. Образ врага. Молод, коротко стрижен, бычья шея, взгляд исподлобья. Мальчик-рэкетирчик. Такими себе Михаил Михайлович бандитов и представлял. И когда встал вопрос – кто? – он, хотя и не без колебаний, четко указал на того, кто мог бы, кто был способен на такое. Указал на врага, повергнув всех присутствующих в шок.
Баранов ещё хотел дать ему шанс, переспросил:
– Может, не этот?
– Лицо знакомое, – повторил Михаил Михайлович.
Он ведь, собственно говоря, и не сказал, что именно этот человек грабил. Просто обозначил объект своей ненависти. И всё бы ничего, но далее, по условиям игры, для этого человека, указанного Михаилом Михайловичем, должна была начинаться другая жизнь. В этой жизни были солдаты на вышках, лай сторожевых собак, тюремная баланда – и всё это на долгие и долгие годы.
– Вот гад, – опять сказал наш оператор.
В чём-то он был прав, конечно. Потому что указанный Федько «бандит» был очень даже неплохим парнем. Он преподавал в вузе, и одновременно писал диссертацию по проблемам изучения полициклических ароматических гидрокарбонатов. У него было двое прелестных детей и любящая жена. Школу он закончил с отличным аттестатом. В общем, на громилу со стремящимся к нулю «ай-кью» он не тянул совершенно.
Я выглянул в коридор. Там уже всё было готово.
– Запускайте женщину! – прошипел я.
Через несколько секунд дверь кабинета открылась.
– Товарищ следователь! Женщина доставлена! – доложил вооружённый автоматом милицейский сержант.
При этом известии следователь заметно воодушевился. Подошёл к детине, на которого указал Михаил Михайлович, и с явно выраженной угрозой в голосе произнёс:
– Если и она сейчас на тебя укажет – пиши пропало!
Обернулся к Федько, пояснил:
– Мы разыскали женщину, которая видела лицо того грабителя.
Я увидел, что Михаила Михайловича охватывает схожий с охотничьим азарт. Угадал или не угадал? Вот спектакль так спектакль!