Шпион по найму
Шрифт:
Вне сомнения, Чико владел технологией игры в рулетку, простая, как апельсин, суть которой заключается в том, что выигрыши приходят в несколько раз медленнее, чем проигрыши. Это соотношение зависит от числа столов и количества игроков за ними, во-первых, и от перепадов в размерах сумм, которыми оперируют сидящие за одним и тем же столом игроки, во-вторых.
Чико разбирался в повадках людей и выбрал стол с партнерами, если так можно сказать, малобюджетными. Он использовал преимущество своих наличных, ставил на одно поле, потом на другое,
Как игрок, делающий наибольшие ставки, распределяемые по секторам и полям, Тургенев становился практически партнером крупье. Подобно крупье, он присутствовал теперь почти всюду на раскладке и вырывал в свою пользу долю участия в прибылях. Остальные игроки, рыбешка мелкая или усредненная, видели, как выигрывал Тургенев, возбуждались и ставили ещё и еще, по существу, в складчину отдавая деньги не столько крупье, сколько Тургеневу.
Меня настораживало, что Чико не собирался останавливаться. Грабеж «казны» в рулетке обычно завершается предложением администрации заведения переменить стол, а то и вообще выйти на улицу и не возвращаться. Везение клиента лишает казино или катран смысла существования. Счастливчик заносится в черный список и получает от ворот поворот бессрочного действия.
Если Чико Тургенев столь беззастенчиво обирал заведение, значит, не собирался в него возвращаться. Другими словами, он завершал пребывание в Таллинне, по крайней мере, легальное.
Я впивался глазами в Чико, благо над стойкой, за которой я сидел, царил полумрак, низкие лампы с фарфоровыми подставками высвечивали только её глянцевую поверхность, стаканы и кожаный валик подлокотника.
Я старался запомнить каждое особенное движение Чико, каждый жест, поворот головы, манеру обращаться к своим двум спутникам — вне сомнения, Махмадову и Вайсиддинову. В течение часа он два раза выходил в туалетную комнату, из чего следовало, что у него нелады с мочевым пузырем, возможно, задетым московским ранением.
Тревога моя немного подтаивала, потому что Чико все-таки отличался от своих сопровождающих. Обычную динамическую последовательность движений усилие мускулов, потом их действие, затем само движение корпусом, руками или ногами — Чико подменял тем, что хотелось бы назвать рыбьей маневренностью. Действовало как бы не его тело, не руки и ноги, а то, что заполняло их. Скорость движений была практически неуловимой.
Даже если бы кавказскую голову Чико замаскировали под голову сикха в чалме, я бы узнал его теперь в любой обстановке.
Я расплатился с барменом, буркнул, что не в настроении играть, и отправился к выходу. Я не боялся потерять Чико. Если он нырнет этой ночью на дно, Пантагрюэлич укажет, в каком водоеме. Прока, вероятно, уже вручил ему пакет с немецкими марками в сумме, эквивалентной пяти тысячам долларов.
В пансионат я вернулся на такси. Под задними колесами «Форда» лежали два кирпича, как бы предохранявшие машину от скатывания под уклон. Ефиму нравились подобные трюки. Этот означал, что заказанная экипировка в багажнике и звонить ему не обязательно.
Поспешность, с какой выполнили заказ, свидетельствовала, что обстановка действительно усложняется. То есть, ни у Шлайна, ни у Дубровина внятной схемы предполагаемого развития событий не появилось, и Бэзил Шемякин остается единственной картой в игре, идущей все ещё в темную…
В буфете я не обнаружил носителей белесых бакенбард и ухмыльнулся, предвкушая появление их начальницы. Прихватил две порции копченого цыпленка, бутылку коньяка, несколько банок с минеральной водой и коробку конфет. Вэлли понимающе улыбнулась.
— Не влюбитесь всерьез, господин писатель, — кокетливо сказала она. В Лохусалу девушки не чета немецким…
— Немецким? Ах, да…
В моей регистрационной карточке в графе «Откуда прибыл» Шлайн, заказывая номер, указал: Германия.
Я завернул в туалет в вестибюле, чтобы полюбоваться отражением в зеркале испитой физиономии потрепанного женатого человека, ради которого молодая женщина решается на адюльтер. Мне очень хотелось надеяться, что она ждет с подсвечником наготове.
И женщина не подвела.
— Отчего ты не позвонил, когда вернулся из Пярну, и не рассказал, как съездил? — спросила она из постели, в которой по-семейному шелестела Таллиннской «вечеркой», воздев на кончик носа очки для чтения. В отличие от Шлайна, Марина сняла замшевый свингер с меховой оторочкой и бросила его в кресло. Я приметил, что она переоделась в ночную сорочку. Обе бретельки умопомрачительно сползли до локтей. На убогом пансионатском кресле, поверх свингера и шали, демонстрировались парижское белье и фиолетовые колготки.
— Уф, — выдохнул я и сполз спиной по двери на пол, надвигая шляпу на глаза. Предметы, выложенные на кресле, ослепляли. Многообещающе. Так я ей и сказал.
— И все же? — спросила Марина, по-старушечьи глядя поверх оправы.
— Все сексуально, кроме очков…
— Тогда я сниму все и оставлю только очки. И ничего не изменится, пока не ответишь…
— Потому что у тебя имелись люди, которые сделали это проворнее, сказал я. — Разве не так?
Она не возразила. Что же, в Пярну и на шоссе до Таллинна бакенбардисты переиграли меня с маскировкой?
Я пересел с пола на стул так, чтобы натюрморт на кресле оставался в поле зрения, откупорил коньяк и разлил по принесенным ею знакомым рюмкам в серебряном окладе. Минуты две или три мы молча потягивали бренди, оказавшийся не слишком хорошим. Тянули время. По одной простой причине. Мы оба затруднились бы сказать, в чем участвуем — в контактной встрече шпионов или в тайном свидании женатых любовников?