Шпион по найму
Шрифт:
Притчу рассказывал покойный папа. Советовал приберечь в памяти на случай, как говорил он, если доведется оказаться среди родимых осин. Не знаю, помнил ли он, что Иуда повесился именно на осине. В любом случае, осины в России, и не только они, родными не показались. Я стал крысой, которая забыла, из какой норы вылезли предки. Не помнила этого и Марина, так что и малейшей основы — вроде, скажем, землячества — для того, чтобы ей верить, у меня никогда не было…
Потягивая глинтвейн, оказавшийся необыкновенно вкусным, я боковым зрением приметил, как напряженно натянут
Девица спросила горячего шоколада.
Я бы завершил эту часть рассказа несомненно талантливо: «И снова меня спасла наблюдательность. Как обычно, я первым выхватил оружие».
Невразумительные предощущения могли завести далеко. Неужели я трусил?
Террористка достала из лимонной сумочки термос и, погрев о высокую фарфоровую чашку ладони, слила в него исходивший паром шоколад.
Скелет Велле, едва я вошел в лавку, снизошел до выхода из-за прилавка и рукопожатия. В салоне за ширмой Ефим Шлайн, распластавшись на диване, по-гусиному вытягивал шею, исхитряясь в полулежачем положении отпивать из большой чашки куриный, судя по запаху, бульон.
— А-а-а, — сказал Ефим, шмыгая носом и всесторонне рассматривая пирожок с печенкой, который держал в замасленных пальцах.
— Деньги принес? — спросил я.
Марика едва ли не швырком поставила передо мной такую же чашку. На ней под мрачноватой обезьянкой по-английски значилось: «Не трогайте меня, я переживаю кризис».
— Спасибо, — сказал я Марике. — Я позавтракал. Я бы не отказался от чашки настоящего кофе.
Хромоножка вышла менять угощение.
Я отметил для себя, что картонные коробки с рисунком черепахи на торцах, обмотанные синей клейкой лентой, исчезли из салона. Тени наружных решеток при свете дня четко вырисовывались на окнах за легкими вертикальными жалюзи. Переносную телефонную трубку заменил полноценный аппарат с факсом и автоответчиком.
— Обстановка совершенно усложнилась, — сказал Ефим.
— Это мы проходили вчера, — ответил я. — Деньги с тобой?
— Здесь. Но нужны гарантии, что они…
— Дубровин одалживает под проценты, значит? Контора разоряется дальше?
— Не ерничай. Деньги непосредственно от меня…
— Давай тогда…
— О господи, — сказал Ефим и вздохнул. — Я не удивлюсь, если однажды на мой стол ляжет милицейский протокол о том, что ты вырвал последний кусок хлеба из дрожащих рук молившей о пощаде многодетной вдовы!
— Не очень-то ты похож на такую вдову, — сказал я. — А Дубровин, что же, действует оперативно сам по себе?
Ефим Шлайн опять вздохнул, покрутил чашкой, взбалтывая бульон, и допил его. В пирожке он выел только печенку, а остатки аккуратно, словно про запас, отложил на блюдечко, при этом обскоблив о края пальцы.
— У меня собственное хозяйство, в том числе и свой информационный источник в здешней спецслужбе. Нечто любопытное появилось и в печати.
— Когда ты настропалился читать по-эстонски, Ефим?
— Отец и дочь Велле…
Дочь Велле поставила передо мной чашку — подумать только! — капуччино. Меня все-таки держали если не за офицера, то за джентльмена.
— Марика, — сказал я. — Вы великолепны!
— Это не я, — сказала она мрачно. — Папа варит.
Ефим подождал, пока Марика выйдет.
— Полиция задержала в доках, по гостиницам и притонам полтора десятка подозрительных всякого обличья. Печать подает событие как рутинную операцию по профилактике правонарушений… Некая личность, назвавшаяся Чико Тургеневым, по паспорту Вагаршак Овсепян, с группой из четырех человек попала под проверку ночью в гостинице «Палас». Группа имеет хорошие документы. Источник сообщил, что классика русской литературы и его почитателей все же внесли в список подозрительных. Орава раскатывала по городу на «Мерседесе» с калининградским номером. Полиция подозревает, что машина в угоне. Утром запросили ориентировку у рижского и варшавского представительств Интерпола.
— Вот и прекрасно. По местному закону без предъявления обвинения можно задерживать на сорок восемь часов, — сказал я. — Пусть пригласят Чико со товарищи за решетку на те дни, которые известная нам личность проведет в здешних краях. Генерал Бахметьев уезжает, и следом Чико выметается с казенных нар на все четыре…
Ефим Шлайн вскочил и побежал по комнате.
— А если это не основная, а подставная бригада для отвода глаз? И можем ли мы посчитать твою идентификацию Чико стопроцентной? Не получится ли, что, оказавшись в каталажке, твой Тургенев именно оттуда сделает свое гнусное дело с помощью других людей и полиция же обеспечит ему и защиту от нас, и алиби? А ты, Бэзил, напрасно получишь денежки.
— Обрати внимание, ты попрекаешь меня куском не выданного ещё хлеба, сказал я.
Ефим, не умеряя скорости, выбежал за стеклянную дверь к вешалке и вернулся со своим дешевым пальто свиной кожи. Пакет, выуженный из клеенчатого мешка, изображавшего внутренний карман, выглядел подозрительно тонким.
Ефим перехватил мой взгляд.
— Полностью. Эквивалент пяти тысяч долларов в немецких марках крупными купюрами, — сказал он. — Хотя я и вправе отказать тебе в выплате. Это мой источник назвал гостиницу, где Чико устроил логово. Поезжай и любуйся на него на свои, а не на народные!
Я вскрыл пакет и пересчитал деньги. Тщательно и демонстративно, для Шлайна.
— Поеду и полюбуюсь. И ты сам понимаешь, в другом месте. Гостиница «Палас» — промежуточное лежбище… Не из её вестибюля Чико отправится послезавтра убивать Бахметьева. Я могу отсюда позвонить своему источнику? спросил я.
— Это сделает Марика… Марика! Марика!
Он хотел узнать номер абонента.
Ефим и Марика светились от удовольствия взаимного общения. Глядя на парочку, невольно думалось, что они не просто переспали, а пребывают в медовом месяце. Как они поступали с протезами Марики в постели, хотелось бы мне знать?