Шпион судьбу не выбирает
Шрифт:
Этим и воспользовалась Валентина, нанеся мне удар, в прямом смысле, ниже пояса…
Зная время моего выхода в эфир для передачи репортажа в США, она загодя проникла в номер и спряталась в платяном шкафу. Дождалась, когда я начал трансляцию, подползла под стол, приспустила мне трусы и…
Нет, ты можешь себе такое представить: верхняя половина моего тела — в кадре, на виду у миллионов телезрителей, а под столом мне взахлеб делают минет?! Да и не как-нибудь, а с охами, стонами, переходящими в звериное рычание!
Со слов ассистента и техника, у них было впечатление, что под столом тигр забавляется
А я?! Я не мог сосредоточиться, текст плясал у меня перед глазами, я растерялся…
Потом я увидел себя на контрольном мониторе — весь пунцово-красный, пот катит по лицу в три ручья. Я чувствовал, что меня вот-вот хватит апоплексический удар, но сделать что-либо не мог — оплаченное эфирное время пошло. Что такое сорвать его — тебе известно…
Под сладострастные вздохи и завывания Валентины я и прокомментировал выступление бывшего председателя КГБ, а с июня 1983 года Генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Андропова на совещании партхозактива…
Постулаты коммунистической схоластики звучали в откровенной эротической аранжировке, и все это происходило на глазах телезрителей шести американских штатов Западной Америки! На штаб-квартиру компании в Сан-Франциско в тот день обрушился шквал телефонных звонков. Звонили сотни телезрителей!
Кто-то возмущался, кто-то недоумевал, кто-то злорадствовал, а кое-кто и веселился… А я… Я оказался идеальной фигурой и для битья, и для бритья. Для одних — мишенью для критики, для других — идейным наставником, советчиком-первопроходцем, овцой, с которой стригли политические дивиденды…
Как я уже сказал, мой репортаж был посвящен выступлению Юрия Андропова. Так вот, нашлись остряки, которые предложили следующий сюжет: во время очередного репортажа показать папу римского, читающим проповедь в публичном доме на фоне обнаженных фигур, которые занимаются групповым сексом…
А один телезритель из Сиэтла потребовал с компании возмещения убытков. Оказалось, что мой репортаж он принял за новое секс-шоу и поспорил со своим соседом на сто баксов, что в заключении выступления Андропов вместо носового платка вытрет лоб ажурными женскими трусиками… Ну, и конечно, проиграл! Этот сутяга решил, что в зале Кремлевского Дворца съездов проводится не совещание, а сеанс группового секса, и в качестве доказательства ссылался на услышанные им в ходе передачи стоны и завывание…
Кое-кто решил, что это — новая форма подачи политических новостей, эксперимент, устроенный, чтобы выяснить, как доводить серьезную политическую информацию из СССР до рядовых американцев…
Были и такие, кто настаивал, чтобы и впредь все события, происходящие на советском политическом Олимпе, подавались именно в такой, непристойной, аранжировке. По их мнению, весь социалистический лагерь — один большой бордель, где за красивой вывеской сплошной разврат. А в качестве доказательства мои почитатели ссылались на эпизоды из моего же репортажа…»
«Ну, и чем все закончилось?»
«Чем-чем… Американского посла в Москве вызвал к себе министр иностранных дел Громыко и отодрал по первое число, после чего русский МИД направил ноту протеста в Госдеп США…
Это в итоге и решило мою судьбу в корпорации «U.S.Inform.»…
В Москве карусель крутится уже неделю, а после этого я еще неизвестно сколько буду писать объяснительные моему начальству…
Словом, все произошло в соответствии с известным тезисом кардинала от шпионажа Аллена Даллеса:
«Разведка и контрразведка в скрытом противоборстве действуют отнюдь не в духе рыцарских турниров. Они взывают к самым низменным страстям и устремлениям и успешно ими используются. В этом — их высший разум. На войне, как на войне — для достижения результата все средства хороши, когда они наносят урон противнику, даже если и выгладят неэстетично…»
«Джон, ты понял? Оказывается, Валентина нанесла мне всего-навсего неэстетичный урон!»
С помощью «Распутиной» генералу Карпову удалось обнаружить, а затем и привлечь к сотрудничеству — пару англичан и голландцев. Было так.
Однажды Карпов, выясняя оперативные возможности новоявленной секретной помощницы, поинтересовался, не приходилось ли ей иметь дело кроме африканцев с другими иностранцами, находящимися в Москве по служебным делам?
Валентина с готовностью ответила, что у нее были контакты с подданными Великобритании и Нидерландов, работающими в посольствах этих стран в Москве. Однако общение с ними она прервала по причине их экстравагантных сексуальных запросов. Хотя при необходимости она могла бы возобновить знакомства, так как сохранила визитные карточки.
— И в чем их экстравагантность?
— Да все они — «анютины глазки»…
— Голубые, что ли?
— Нет-нет, Леонтий Алексеевич… Они — мазохисты…
— И что ты с ними делала?
— За триста долларов я их размазывала по стене… И никогда не позволяла им меня трогать. Впрочем, они и не нуждались в половой близости… Один из таких моих «дружков» был советником английского посла. Однажды он предложил мне заключить с ним контракт: за тысячу фунтов стерлингов в месяц я должна была играть роль изощренной великосветской дамы и по первому вызову, днем ли, ночью ли, мчаться к нему и делать все, что он мне предварительно продиктует по телефону… Предложение, конечно, заманчивое, но меня беспокоил его слишком буйный темперамент. Он переодевался в женское платье и хотел, чтобы я его унижала и оскорбляла… Я должна была называть его женским именем и обращаться с ним, как со своей собственностью, ну, скажем, как с провинившейся домработницей. Кстати, его коллекции женских трусиков можно было позавидовать — она превосходила мою и Мальвинину вместе взятые…
Другой мой «дружок» хотел, чтобы я делала вид, будто отрезаю у него член огромным ножом. Я изображала все, как он просил. Как оказалось, его девушка когда-то проделала с ним этот трюк, но не понарошку, а всамделишно и чуть было не лишила его мужского достоинства. Так вот, с тех пор от ощущения лезвия ножа на коже он балдел и достигал оргазма…
Вообще-то, иметь дело с «анютиными глазками» — все равно, что вертеть в руках гранату с выдернутой чекой: постоянно испытываешь страх, что она вот-вот взорвется. С этой публикой нужен постоянный контроль. Над ними и над собой. Ты командуешь, а они тебе подчиняются…