Шпион в доме любви. Дельта Венеры
Шрифт:
Сегодня он ждал ее. Она двигалась в том же ритме, что и он, но не кончила.
— О моя любимая, ну же, давай, я не могу больше ждать, — просил он ее.
Он выпустил в нее семя, лег ей на грудь, не издав ни звука, и так и остался лежать, как будто она сбила его с ног. Ничто не ранило его сильнее, чем когда она не могла ответить на его страсть.
— Ты жестока, — сказал он. — Почему ты сейчас сдерживаешься?
Она хранила молчание. Она была тоже расстроена тем, что беспокойство и сомнение так легко могут помешать ей достичь оргазма, когда сама она того хочет. Будь то даже последний раз в ее жизни, все равно она хочет его испытать. Однако именно из-за того, что она испугалась, не окажется ли этот раз последним, ей не удалось открыться и добиться полного слияния
Она вновь захотела увидеть это, увидеть, как он склоняется над ней, увидеть, как выглядят их ноги, когда они заигрывают друг с другом, увидеть, как его член вонзается в нее снова и снова, как он заваливается набок, когда все кончено. Ей вновь захотелось ощутить растущий голод и терзаться желанием уже после того, как он вторгся в нее. Она знала это напряжение, появлявшееся следом за неудовлетворенной страстью, когда нервы еще дрожат, а кровь кипит, готовясь к климаксу, который не наступает. Потом она не могла заснуть. У нее свело ноги и она заерзала, как беспокойный скаковой жеребец. Всю ночь ей мерещились эротические картины.
— О чем ты думаешь? — спросил Пьер, разглядывая ее лицо.
— О том, как жаль, что я уйду без ощущения, что была твоей.
— Тебя беспокоит что-то другое, Элена, что-то, о чем ты думала, когда только пришла, и что я хочу знать.
— Я обеспокоена твоей депрессией и задаюсь вопросом, не скучаешь ли ты по своей прежней деятельности и не желаешь ли снова к ней вернуться.
— Ах вот ты о чем. Ты готовилась к тому, что я снова уеду. Но я этого и в мыслях не держал. Напротив. Я уже поговорил кое с кем из друзей, и они подтвердят, что я вовсе не был активистом, что я всего-навсего салонный революционер. Помнишь героя Гоголя? Человека, день и ночь разглагольствовавшего и ничегошеньки не делавшего. Это я. Я только и делал что говорил. Если это будет доказано, я смогу остаться здесь как свободный человек. Вот за что я борюсь.
Эти слова оказали на нее фантастическое воздействие, такое же сильное, какое оказал на ее чувства страх, помешавший ей кончить. Это испугало Элену. Теперь ей хотелось лечь на Пьера, и чтобы он взял ее. Она знала, что его слов достаточно для того, чтобы освободить ее чувства. Должно быть, он догадался об этом, потому что не переставал ее ласкать, ожидая, когда ощущение от влажной женской кожи вновь разбудит в нем страсть. Гораздо позднее, когда они лежали во тьме, он снова взял ее, и ей пришлось изо всех сил сдерживать подступавший оргазм, чтобы кончить вместе с возлюбленным. Они оба громко стонали, и она плакала от радости.
С той минуты они боролись за свою любовь, стараясь одолеть холод, который поселился в Элене и который язвительное слово или ощущение сомнения могли пробудить и тем самым помешать им удовлетворить друг друга. Пьер сделался одержим этой мыслью. Душевное состояние возлюбленной заботило его теперь сильнее, чем свое собственное. Даже когда они были вместе, он оставался начеку и ждал малейшего намека на то, что это вот-вот произойдет снова. Он выматывал сам себя, ожидая, когда она кончит, и сдерживаясь. Он злился на эту ее нечувствительность, которую она могла вызывать по собственной воле, и начал понимать развратную любовь некоторых мужчин к фригидным женщинам.
Цитадель — неприступная девственность: живущий в нем завоеватель, никогда по-настоящему не принимавший участия в революции, твердо решил добыть эту победу и раз и навсегда сокрушить преграду, которую Элене удалось возвести между ними. Их любовные встречи стали тайной битвой двух воль и приняли форму расставляемых в ряд западней.
Если они ссорились (а ссорились они на предмет ее близких отношений с Мигуэлем и Доналдом, поскольку Пьер говорил, что они занимаются с ней любовью через тела друг друга), он знал, что она из-за него будет сдерживать свой оргазм. Он набрасывался на нее с самыми необузданными ласками.
Он окружил ее атмосферой эротики. Он превратил комнату в благоухающую пещеру, с полом и стенами, покрытыми коврами, и старался через ее любовь вывести Элену к красоте, роскоши и духам. Он покупал эротические книги, и они вместе читали их. То было его последней победой — пробуждение эротической лихорадки, настолько сильной, что Элена не могла противостоять ласкам. Когда они лежали на диване и читали, руки их путешествовали по телам друг друга в поисках тех мест, о которых шла речь в книге. Распаленные описаниями и картинами новых положений, они предавались всевозможным эксцессам и пробовали все формы эротики. Пьер полагал, что пробудил в Элене столь сильную эротическую одержимость, что ей уже не удастся овладеть своими чувствами. И впрямь казалось, что она развращена. Взгляд ее приобрел своеобразный блеск, не имевший ничего общего со светом дня — то были лихорадочно горящие глаза больного туберкулезом. Кроме того, под глазами у нее залегли темные синяки.
Света он больше не гасил, желая видеть, как она кончает, лихорадочно сверкая глазами. Тело ее казалось отяжелевшим. Соски все время оставались твердыми, как будто она не переставая была в состоянии эротического возбуждения. Кожа ее сделалась настолько чувствительной, что стоило Пьеру только дотронуться до нее, как Элена тут же реагировала и по спине ее пробегала дрожь, задевавшая каждый нерв.
Читая новую книгу, они лежали на животе, полностью одетые, и ласкали друг друга. Они целовались над эротическими картинками. Не выпуская губ, они ложились на огромные, выставленные напоказ женские ягодицы, на циркулем раздвинутые ляжки, на мужчин, по-собачьи ползающих на четвереньках с длинными пенисами, почти достающими до пола.
Была там картинка, изображавшая поруганную женщину, у которой в половое отверстие был воткнут толстый кол, выходивший через рот. Это была иллюстрация абсолютного полового удовлетворения, и она рождала в Элене страстное желание. Когда Пьер брал ее, у Элены возникало поразительное ощущение, как будто его член разрастается в ней до самого рта. Она открывала рот и высовывала язык, как на картинке, словно показывая, куда хочет чтобы ее взяли одновременно с влагалищем.
Целыми днями она реагировала с диким возбуждением, как человек, сходящий с ума. Однако Пьер осознавал, что ссора или сказанная им грубость по-прежнему могут помешать ей испытать оргазм и уничтожить эротический огонь в ее глазах.
Исчерпав возбуждение, связанное с чтением порнографии, они прибегнули к новому средству — ревности, террору, сомнению, злобе, ненависти, антагонизму — всем тем чувствам, которые могут возникнуть между людьми, связанными друг с другом.
Теперь он пытался опуститься до следующих пластов ее личности, наиболее потаенных и труднодоступных. Когда она засыпала, он смотрел на нее, одевался и причесывался перед зеркалом. Он искал духовный путь к личности Элены, чтобы добиться ее через новую форму любви. Он перестал шпионить за ней, проверяя, кончила ли она, по той простой причине, что теперь она научилась делать вид, как будто кончила, хотя на самом деле ничего не испытывала. Она шла на этот подлог с потрясающей уверенностью и выказывала все признаки страсти: сокращения матки, ускоряющаяся частота дыхания, пульса и сердцебиения, внезапная неподвижность и скрюченное тело, за чем следует почти бессознательная мутнота. Она умела симулировать все — для нее понятия «любить» и «быть любимой» настолько неразрывно связывались с физическим желанием, что она могла достичь бездыханного психического возбуждения, не кончая при этом физически — все, за исключением внутренних спазмов. Однако она знала, что это трудно почувствовать членом. Она поняла, что борьба Пьера за то, чтобы она всегда испытывала оргазм, была разрушительной, и смогла предвидеть, что в конце концов он утратит веру в ее любовь и они расстанутся. Поэтому она решила разыгрывать комедию.