Шпион в доме любви. Дельта Венеры

Нин Анаис

Когда они встречались, их окружал фантастический мир и они не могли прикоснуться друг к другу. Они вместе парили над повседневностью, движимые одними и теми же чувствами. Первой познала более глубокие эмоции она.

Они вместе отправились на бал, сами не ведая того, как красиво смотрятся. Посторонние, напротив, это заметили. Элена увидела, что все прочие девушки глазеют на Мигуэля и стараются привлечь его внимание.

Она стала присматриваться к Мигуэлю объективно, без той нежности, которую обычно к нему испытывала. Он стоял несколько в стороне, очень высокий, атлетически сложенный юноша, который двигался легко и элегантно, у которого были мускулы и нервы леопарда, его скользящая походка и постоянная готовность к прыжку. У него были ясные зеленые глаза, а при взгляде на кожу возникало ощущение, словно сквозь нее сияет невидимое солнце, делая Мигуэля похожим на светящееся подводное существо. Губы у него были полные и жадные, а зубы идеальные, как у хищного зверя.

Сам он тоже впервые увидел в Элене незнакомку, увидел, что все мужчины хотят ее, увидел ее вечное беспокойство, ее постоянную готовность двигаться легкими шажками — она была легкомысленная, сильная и чертовски привлекательная. Следовать за ней заставляла всех ее природная мощная чувствительность, нечто живое и земное. В противоположность худенькому облику, двигавшемуся с легкостью тюля, рот ее казался особенно наполненным жизнью.

Этот рот, оказавшийся на лице из другого мира, рот, из которого лился голосок, доходивший до самой души, подействовал на Мигуэля так притягательно, что он не захотел делиться своей партнершей по танцам ни с кем из подходивших юношей. И все же в танце он касался только ее. Глаза Элены заставляли его чувствовать себя оказавшимся в ином мире и парализовали, как наркоз.

Она же, танцуя с ним, напротив, ощущала свое тело. Оно стало живой плотью, воспламенявшейся при каждом движении танца. Она желала быть поглощенной его ртом и отдаться необъяснимому опьянению.

Опьянение Мигуэля было другого качества. Он вел себя так, как будто его соблазнило воображаемое существо или мечта. Чем ближе он к ней подступал, тем отчетливее ощущал окружавшее ее табу и замирал перед ней, как перед иконой. Стоило ему оказаться рядом с ней, и он уже чувствовал себя в некотором роде кастратом.

Когда ее тело отвечало на его близость, он не мог ничего другого, как только повторять ее имя: «Элена!». Тут же его руки, ноги и плоть становились ватными, и он уже не мог танцевать. Произнося ее имя, он думал о своей матери и видел ее такой, какой она была, когда сам он был еще маленьким. Он видел ее женщиной, которая больше всех остальных женщин, огромная, колоссальная и по-матерински разбухшая в своем свободном белом платье. Он видел ее груди, в которых находил себе пропитание и к которым после этого еще долго приникал, пока не достиг возраста, когда начинаешь замечать сумрачную, теплую тайну тела.

Всякий раз, когда он видел больших пышных женщин с раздутыми грудями, похожих на его мать, у него возникало огромное желание сосать и кусать их сильно, до боли, прижиматься к ним лицом так, чтобы уже не мочь вздохнуть, и брать в рот соски. Однако никакого сексуального желания он при этом не испытывал.

Когда он впервые встретил Элену, ей было всего пятнадцать, и груди у нее были маленькие, отчего он взирал на нее несколько снисходительно, потому что она не имела форм его матери. У него никогда не возникало желания раздеть ее, и он никогда не думал о ней, как о женщине. Она была мечтой и напоминала ему образы святых, картинки в книгах, изображающие героинь, и портреты женщин.

Половые органы были только у проституток. Он видел женщин такого рода в далеком детстве, когда братья брали его с собой в бордель. Пока братья спали с проститутками, он ласкал их груди и жадно сосал. Однако того, что находилось у них между ног, он боялся. На его взгляд это походило на большой, влажный и голодный рот, который, как ему казалось, он никогда не сможет насытить. Это заманчивое отверстие с губками, твердевшими от прикосновения к ним, отверстие, из которого, словно слюна из изголодавшегося рта, текла влага, пугало его. Женщины представлялись ему жадными и ненасытными существами, и он чувствовал, что его член исчезнет в них навсегда. У проституток, которых ему довелось повидать, были большие половые отверстия с широкими кожистыми губами и громадные ягодицы.

Где еще он мог удовлетворить свою страсть, как не с мальчиками, у которых не было этих опасных отверстии, с мальчиками, обладавшими такими же органами, как он, и потому не пугавшими его, и чьи желания он мог удовлетворить.

Итак, в тот самый вечер, когда Элена испытала влечение, которое пробуждало в ней его тело, он нашел решение своих проблем, мальчика, который давал бы выход его страсти без запретов, страха и сомнений.

Элена, не знавшая ничего о любви между мальчиками, ушла домой и проплакала всю ночь над его недосягаемостью. Она никогда еще не была такой красивой и чувствовала его любовь и восторг. Почему же он не притронулся к ней? Они сделались очень близки, когда танцевали, однако он нисколько при этом не возбудился. Что бы это могло значить? Что это была за тайна, и почему он ревновал, когда к ней подходили с предложениями другие? Почему он следил за юношами, которые хотели потанцевать с ней? Почему он сам не взял ее даже за руку?

И все же они оба очень много думали друг о друге. Элена значила для Мигуэля больше всех прочих женщин, и его стихи, его изобретения и душа принадлежали ей. Единственное, чего он не мог, так это относиться к ней эротически. Скольких мук она бы избежала, если бы знала об этом! Она была слишком деликатной, чтобы спросить его прямо, а он слишком стеснялся, чтобы заговорить первым.

И вот он был здесь, с прошлым, которое знали все, как бесконечную цепь интриг с мальчиками. Он всегда охотился за чем-нибудь новеньким и всегда был не в состоянии получить удовлетворение — такой же очаровательный, как прежде, и окруженный еще более ощутимым сиянием.

Элена снова почувствовала разделявшую их пропасть. Он не захотел даже взять ее под руку, хотя бы и загоревшую под летним парижским солнцем. Он восхищался ее нарядами, ее кольцами, звонкими браслетами и сандалиями, но не прикасался к ней.

Он ходил на психоанализ к одному знаменитому французскому врачу. Всякий раз, когда он двигался, влюблялся или с кем-то спал, с ним происходили приступы удушья. Ему хотелось изжить свою развратность, однако у него это никак не получалось. Влюбляясь в очередного мальчика, он чувствовал, что совершает преступление. Потом его мучила совесть, и он пытался искупить вину за свой поступок.

Теперь он мог говорить об этом и без стеснения излился перед Эленой. Это ее нисколько не уязвило, но напротив, освободило от собственных комплексов. Не понимая себя, он обременил ее своей холодностью по отношению к женщинам. Он сказал, что дело тут в ее интеллигентности и что интеллигентные женщины, смешивающие литературу и поэзию с любовью, парализуют его. А кроме того, что иногда проступавшее в ней мужское начало и предупредительность его пугали. Тогда она была еще такой юной, что поверила в это и приняла как данное, что стройные, умные и предупредительные женщины не обладают привлекательностью.