Шпионские игры
Шрифт:
Вдруг его внимание привлек пронзительный звук. Джеймс огляделся по сторонам, посмотрел вверх, но ничего не увидел. Огни Цзинчэна затмевали свет звезд, да и ночь была безлунная. Исходивший от подстанции свет не позволял разглядеть почти ничего за периметром из проволочной сетки. Он всмотрелся пристальнее, пытаясь определить источник звука. Внутри периметра ничто не двигалось. Джеймс был абсолютно уверен, что, кроме него, на станции никого больше нет.
На другом конце подстанции, в пятидесяти метрах позади него, раздался взрыв. Находившиеся между Джеймсом и ударной волной сооружения отчасти защитили его, но не совсем. Воздушная стена, которая неслась со сверхзвуковой скоростью, начала распадаться на части, преодолевая препятствия, разваливающиеся на ее пути. Вот эти потоки, ударившие в Джеймса, разорвали ему барабанные перепонки, а затем подхватили его и швырнули на ограду
Ограда обрушилась за долю секунды, и он еще несколько метров катился по земле. Самые крупные из летящих кусков металла его миновали, но несколько осколков поменьше вонзились в спину и ноги. Впоследствии хирургам потребовалось несколько часов, чтобы извлечь их в тщетных попытках спасти ему жизнь: Джеймса погубили те шесть осколков, что пробили легкие. Хорошо еще, что он был без сознания и не чувствовал, как они разрывают мягкие ткани в грудной полости.
Затем пришла волна жара, от которой облупилась краска на табличках, привинченных к уцелевшим частям металлической конструкции. Края разорванных в клочья колонн и корпусов приборов, что были поблизости от увеличивающейся воронки, на секунду вспыхнули красным цветом, а потом раскалились добела. За время полета огненный шар успел остыть, и неподвижное тело инженера не загорелось. Жара хватило лишь на то, чтобы обжечь кожу до волдырей и опалить волосы, а также немилосердно продлить ему жизнь: ткань комбинезона вплавилась в открытые раны на спине, прижгла их и не дала Джеймсу истечь кровью.
Мгновение спустя Джеймс Сюэ в последний раз открыл глаза. Он ничего не слышал. Успел лишь заметить, что горизонт в стороне Цзиньмэня погрузился в кромешную тьму, — и благословенная боль лишила его чувств навсегда.
Глава 5
Четверг, день пятый
Чжуннаньхай, Пекин
Китайская Народная Республика
Посол Эйдан Данн сидел скрестив ноги, жалея, как и каждый день в течение трех лет, что не может прочесть ряды закорючек в китайской газете. Ему казалось абсурдным, что он, доктор из Гарварда, чувствует себя неграмотным. Он потратил немало времени и денег на образование, и ему было досадно, что он не в состоянии читать местные таблоиды. Когда он был мальчишкой, одна из сестер-монахинь, преподававших в Мэрилендской католической школе, решила, что у него есть способности к языкам, и пообещала, что в Судный день его не ждет ничего хорошего, если он не сумеет ответить на последние вопросы Высшего Судии как минимум на трех языках, включая латынь. Монахиня оказалась права насчет его способностей, но те языки, что он изучал, предполагали использование латинского алфавита или кириллицы. Китайские же иероглифы оставались для него нечитаемыми, и в конце концов Данн скрепя сердце был вынужден признать, что в шестьдесят пять лет его разум уже не в состоянии справиться с подобной задачей. С ничего не выражающим лицом он бросил «Жэньминь жибао» на резной столик из вишневого дерева. Местные в курсе, что он не умеет читать на их языке, но им незачем знать, что это хоть как-то его беспокоит.
Данн был дипломатом с тридцатилетним стажем, большая часть которого накоплена за пределами Соединенных Штатов, в основном в самых неразвитых, если не забытых богом странах мира. Наградой за это стал пост заместителя посла в Пекине, после чего он намеревался уйти в отставку. Должность чрезвычайного и полномочного посла в Китайской Народной Республике обычно давалась Госдепартаментом одному из тех, кто финансировал политическую партию действующего президента, так что назначение Данна послом стало для всех шоком. Однако президент Гаррисон «Гарри» Стюарт, будучи на втором сроке, в пожертвованиях на избирательную кампанию уже не нуждался, а потому мог позволить себе роскошь подбирать людей в соответствии с их знаниями и опытом, а не щедростью. В редакционных статьях «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс» данное назначение посчитали достойным и разумным, отметив лишь, что это лишает оппозицию последней надежды. Сенатский комитет по международным отношениям не смог придумать достаточно веской причины, чтобы отклонить эту кандидатуру, и редко кто из сенаторов готов был голосовать против человека, который явно соответствовал этой должности и вполне ее заслуживал. К тому же это был шанс заработать определенный политический капитал, так что назначение Данна было практически единогласно одобрено в
Работа с китайцами далеко не всегда доставляла ему удовольствие, но на место, где они предпочитали проводить официальные встречи, он пожаловаться не мог. Находившийся к западу от Запретного города Чжуннаньхай представлял собой роскошный район озер, садов, вилл и зданий, где размещались высшие эшелоны власти Китая.
«Их вариант Белого дома… или Кремля», — сказала ему Кэтрин Кук, инструктируя перед вступлением в должность.
Этот район построил Мао после революции 1949 года. Он представлял собой масштабный комплекс сооружений и, как и положено правительственным резиденциям, был недоступен для рядовых граждан. Многие простые люди, которых «вызывали в Чжуннаньхай» во времена правления Мао, никогда уже не вышли оттуда. Данн не сомневался, что служба безопасности наблюдает за ним каждый раз, когда он входит внутрь, что вполне его устраивало. Он не был сотрудником разведки, и кто бы ни следил за ним, чтобы поставить «жучок», тот зря тратил время. Его ни разу не объявляли персоной нон грата, и он не собирался завершать свою карьеру таким образом.
Данн услышал шаги, гулко отдававшиеся на каменных плитах пола. Он подождал, прежде чем повернуть голову, стараясь не выдать волнения. Во внешности помощника не было ничего особенного — хотя сказать так было бы недипломатично, и Данн никогда бы этого не сказал. Его одежда полностью соответствовала универсальному дресс-коду бюрократа, создавая неверное впечатление о человеке. Цзэн Цинлинь был «мишу» председателя Тянь Кая, личным помощником главы Китайской Народной Республики, а эта цивилизация была на несколько тысяч лет старше Соединенных Штатов. Его должность обеспечивала могущественную «гуаньси», сеть личных связей с лидерами партии, которая гарантирует повышение по службе, возможно, до полноправного члена Центрального комитета — если только он не впадет в немилость, связавшись не с теми людьми.
«Великая истина бюрократии, — подумал Данн. — Привратник почти столь же могуществен, как и тот, кто за воротами. И в некоторых отношениях даже больше».
— Посол Данн, председатель сейчас вас примет.
Цзэн говорил на хорошем английском, с легким британским акцентом.
«Оксфорд», — подумал Данн.
Он читал его досье из ЦРУ перед тем, как встретиться впервые. Коммунистическая партия не стала бы посылать своих подающих надежды сынов и дочерей за границу, рискуя тем, что они попросят убежища, ради третьеразрядного образования.
— Спасибо, — ответил Данн.
Вставая, он оперся на трость: с каждым годом он делал это все меньше для виду и все больше по необходимости. Однако далеко идти не пришлось. Остановившись, Цзэн открыл створку тяжелых деревянных дверей и отошел в сторону, как и подобает привратнику, а Данн шагнул в кабинет председателя Тянь Кая.
Тянь — китайские фамилии предшествуют именам — стоял за богато декорированным письменным столом, напомнившим Данну стол из древесины барка «Резолют» в Овальном кабинете. Остальная обстановка в кабинете Тяня смотрелась скромнее, хотя некоторые предметы мебели словно были позаимствованы из Викторианской эпохи.
Присутствовавшие в кабинете люди тоже выглядели впечатляюще.
Несмотря на неспособность запоминать китайские иероглифы, Данн обладал прекрасной памятью на лица. Он потратил немало времени на изучение биографий китайского руководства, предоставленных ЦРУ и Госдепартаментом, и никогда еще не видел стольких членов политбюро ЦК и Центрального военного комитета в одном месте за пределами Дома народных собраний.
«Они собрались здесь не на чайную церемонию, — подумал Данн. — И хотят, чтобы я их увидел. Иначе можно было попросить их покинуть помещение, прежде чем пригласить меня».
На столь высоком уровне подобное никогда не происходило случайно. Высокопоставленные чиновники не стали бы собираться в Чжуннаньхае в таком количестве просто так, и протокол требовал впустить его лишь после того, как они уйдут. Порывшись в памяти, он не смог припомнить, чтобы когда-нибудь видел всех этих людей на официальном приеме, а уж тем более на деловой встрече. Если бы Данну вдруг предложили покинуть кабинет, даже то, что он успел увидеть, стоило депеши в Вашингтон.
— Господин посол, спасибо, что пришли.