Шпоры на босу ногу
Шрифт:
– Это витебский гражданский губернатор? – спросил сержант.
– Так точно, – кивнула Мадам. – А господин Скутерини был при нем как наш общий знакомый Оливьер при маршале князе Московском. – Вспомнив о маршале, Мадам улыбнулась. И продолжила: – Так же, кстати, между маркизом и князем тоже можно найти много общего. Потому что если, как это мы недавно сами наблюдали, командовать арьергардом отступающей армии очень непросто… То, поверьте мне, и господину маркизу этим летом тоже досталась весьма беспокойная должность! Ведь русские так называемые летучие отряды постоянно тревожили Витебск. А несколько раз нам приходилось отстаиваться от них на самых городских форштадтах. И вообще, порой казалось, что Великая Армия и вовсе забыла о Витебске! Потому что ни с Макдональдом под Ригой, ни с Виктором в Смоленске не было никакого сообщения. А потом еще случилась эта странная болезнь, и из Витебска ушли баварцы. Шесть тысяч пехоты. Немало! Так, Чико?
– Так.
– Не отставай! Уже совсем темно, еще заблудишься! – Мадам, чтобы собраться с мыслями, потрепала Буцефала по гриве, потом продолжала: – Так вот. Они ушли, и Витебск оказался почти совсем незащищенным. Зато какие наиблагоприятнейшие слухи носились в ту пору по городу! Сразу честно скажу: мы и понятия не имели об истинном положении вещей. Но зато какое чудесное, какое восхитительное было тогда положение неистинное. Сколько оно приносило нам истинной, искренней радости! Так, например, не успели мы еще обсудить радостное известие о вступлении нашего… гм… французского авангарда в Тверь, как уже поступило сообщение о занятии Новгорода. Но даже и это не всё! Уже через какую-то неделю после известия о победе при Новгороде в городе начали поговаривать о первых стычках в окрестностях Петербурга. Поначалу это были только туманные слухи, а потом объявились и подробности: и откуда последовал главный удар, и кто первым прошествовал по Невскому проспекту, и кто брал Петропавловскую крепость, которую, как говорили, защищали англичане. Они де, эти англичане, сняли пушки со своих боевых кораблей, стоявших на Неве, однако это не спасло… Ну, и так далее. Надеюсь, вам смешно?
Дюваль и Чико промолчали. Мадам же, усмехнувшись, продолжала:
– Вот так! Такие были разговоры. А основывались они не каких-нибудь досужих сплетнях, распускаемых невесть кем, а на сугубо официальных донесениях. Доставляемых, как вы уже конечно догадались, вездесущей, как нас тогда убеждали, резидентурой вышеупомянутого господина Скутерини. А убеждали, точнее, убеждал нас маркиз Пасторе. Лично. Ну, еще бы ему было нас не убеждать! Ведь эту резидентуру он сам и организовал. Точнее, он поручил это господину Скутерини, которому он очень доверял, и всё остальное делал уже этот Скутерини. Очень ловкий малый, должна вам сказать! Поэтому нет ничего удивительного в том, что все его донесениям верили. Ведь откуда всем было всё знать?! Но что ужаснее – или смешней – всего, так это то, что и сам господин маркиз во все это верил! Во все эти россказни этого бесстыжего Скутерини и его не менее бесстыжих номеров, как он их называл. А мы им свято верили! И только когда русские внезапно появились под стенами Витебска, но на сей раз это были уже не разрозненные казачьи сотни, а целый корпус, тысячи солдат, десятки пушек… Вот только тут и раскрылась вся правда! А было это так. Господин маркиз вновь собрал у себя всех нас, своих, как он тогда сказал, наилучших и верных друзей… и чистосердечно признался, что поначалу все эти сладчайшие победные слухи, которые так будоражили нас, распространялись по его же повелению с тем, дабы успокоить вверенных ему горожан. Но, продолжал маркиз, когда впоследствии они, эти лживо-победные слухи, начали возвращаться к нему же в виде письменных донесений его же собственных резидентов… то маркиз первое время питал к ним больше сомнение… А потом он оказался в положении человека, который не может отказать себе в удовольствии узнать о том, о чем давно мечтал. И он поверил, да! И в Новгород, и даже в Петербург! И успокоился, считая, что война уже закончена. И этим всех нас ужасно подвел! Не сам, конечно, а руками или, что еще точнее, лживыми речами господина Скутерини. Он сам нам так сказал тогда, когда на той стороне Двины уже показались несметные полчища русских. Но уж зато, так дальше говорил маркиз, теперь, когда негодный Скутерини схвачен, всё сразу пойдет на лад! Однако пошло еще хуже: мост не подожгли, русские тут же захватили его и начали беспрепятственное вхождение в город, а бергцы, посчитав, что их бесстыже предали, всем скопом побросали ружья. Пуже их клял, грозил – но всё было без толку, бергцы сдались. И самого Пуже русские пленили там же, возле ратуши. А нас, статских, они похватали уже за городом, на оршанской дороге. Успел спастись только – ну да, конечно же! – только один маркиз де Пасторе, который тайно прибыл в Смоленск, был там принят императором и даже как будто обласкан. А всю вину за случившееся, я так думаю, переложили на господина Скутерини. Он же Волков. Он же Клямке. Он же русская зима. Он же нехватка фуража. И он же еще многое и многое другое. Вот так порой бывает, господа! Ну, а на это что вы скажете?
А что было тут говорить?! Вот сержант и молчал. Но зато Чико зло ответил:
– Как что сказать? А то, что и всегда: кто ни при чем, того и бьют. А у нас разве было иначе? Вот где мои товарищи? Где они все? Их нигде нет, Мадам. А скоро и меня не будет! Поэтому когда вы, Мадам, через день-другой-третий вернетесь к себе домой, заберетесь на теплую печь и будете сидеть там да попивать чай с баранками, то не забудьте помянуть мои обглоданные косточки, которые к тому вре…
– Ну, это зря! – раздраженно перебила солдата Мадам. – Потому что уж кому-кому, а вам, уважаемый Чико, беспокоиться совершенно не о чем. Ведь эта зима для вас далеко не последняя!
– Ха! Откуда вам знать!
– Я и не знала бы. Да карты показали.
– А если карты лгут?
– Нет, – покачала головой Мадам. – Зачем им лгать? Лгут только люди. Ради своей выгоды. Или еще из страха перед тем, кому гадают. Держу пари, сержант, – вдруг сказала она, поворачиваясь к Дювалю, – что только именно таким образом можно объяснить то, что ваша хорошая знакомая предсказала императору такой шумный успех в этой его, увы, не самой удачной кампании. Ведь правда же?!
– Ну! – через силу улыбнулся сержант. – Не такие уж мы с ней хорошие знакомые. Ведь это вы про Ленорман?
– Да, про нее.
– Так вот о ней самой я мало что могу вам сказать. А вот касается ее предсказаний нашему императору… – Тут сержант помолчал, внимательно посмотрел на Мадам, потом спросил: – А вы можете себе представить, чтобы наш император с кем-либо советовался? – Мадам молчала. Сержант продолжал: – Или, что вообще невообразимо, к кому-то обращался за помощью? А ведь что такое гаданье, Мадам? Это просьба помочь, подсказать. Наставить на ум! И теперь еще раз представляем: наш император, отправляясь в Россию, по дороге заворачивает на рю де Турнон, номер пять, потому что считает: вот как она мне сейчас скажет, так я и сделаю! Вы представляете себе, Мадам, такое? А вот лично я никак не могу!
– То есть, – сказала, помолчав, Мадам, – вы хотите сказать, что император вообще никогда не встречался с госпожой Ленорман?
– Ну, я не знаю! – рассердился сержант. – Может, и встречался. Но то, что он у нее не гадал, так это точно. По крайней мере, с той поры, как стал императором. Да вы бы видели его глаза, Мадам!
– А вы видели?
– Да, несколько раз. На смотрах. Достаточно близко. Вот как сейчас до вас.
– И что он вам при этом говорил?
– Так я ведь ничего у него не спрашивал! А первым в разговоры он вступать не любит.
– Так! – только и сказала Мадам.
А сержант подумал и сказал:
– Как интересно получается! Перед началом нынешней кампании, я тоже это слышал, распространили слух, будто госпожа Ленорман предсказала императору всяческие блага. А вот теперь, готов держать пари, Мадам, там у них уже говорят примерно вот что: а вы слыхали, а ведь Ленорман говорила ему еще в мае: я вижу вас, сир, идущим пешком, я вижу, как вы поднимаете воротник шинели, потому что вам очень холодно, я вижу… Ну, и так далее! Дальше каждый сам может добавить то, что ему больше по вкусу. Вот как рождаются слухи. Или, если хотите, легенды.
– Возможно, возможно, – сказала Мадам. – Ну, а… Господин сержант! Вот вы тут как-то обмолвились, что легко узнали был госпожу Ленорман в лицо. А теперь еще и ее точный адрес назвали. Это, я так понимаю, всё из-за того, что вы у нее гадали.
Сержант молчал.
– Ну же, смелее! – сказала Мадам.
– А я и не робею, – ответил сержант. – Я скажу честно! Я у нее не гадал. Но у меня было такое желание. Дело в том, что накануне мне был сон, сон очень любопытный. Вот я и решил отправиться на рю де Турнон, проверить. А потом, вы знаете, вдруг взял и передумал! Прямо на пороге ее дома. Император, подумал, не гадает, а тогда я чего буду гадать? И я ушел.
– Любопытно, любопытно, – сказала Мадам. – Ну а что был за сон? Если, конечно, не секрет?
Сержант молчал.
– Значит, это было что-то касательно дам! – воскликнула Мадам.
– Э! – растерялся сержант, не ожидавший такой дерзости. – Вовсе нет! Точнее, почти нет! Ведь дама-то была трефовая! А вы червонная! – и тут же поспешно добавил: – О, извините, ради Бога!
Но Мадам его уже не слышала. Она взялась рукой за щеки. И неизвестно, как сложился бы их разговор дальше…
Если бы не Чико, который в страхе выкрикнул: