Шри Ауробиндо. Письма о Йоге - I
Шрифт:
Желание [оккультистов и спиритов] убедить ученых-физиков является довольно абсурдным и нелогичным. Физики имеют свою собственную область исследования, свои специальные методы и критерии оценки. Проверять одними и теми же методами явления различного порядка так же глупо, как и пытаться удостовериться в реальности духовной истины путем физических исследований. Невозможно препарировать Бога или увидеть душу под микроскопом. Точно так же попытка исследовать бесплотных духов или даже психофизические феномены с помощью методов и проб, пригодных только для изучения материальных объектов, это в высшей степени ложный и непродуктивный подход. Кроме того, физики, как правило, не намерены признавать то, что выходит за рамки их формул и систем, то есть что не может быть аккуратно упаковано, надписано и снабжено научным ярлыком. Доктор Жюль Ромен, сам ученый, к тому же известный писатель, провел ряд экспериментов и доказал, что человек может видеть и даже читать с завязанными глазами, ученые же отказались не только признать, но даже рассмотреть полученные результаты. Вскоре появляется факир Кхуда Бакш и практически подтверждает все это, предоставив неопровержимые доказательства и пройдя все необходимые проверки, однако ученые вовсе не намерены уступать и официально признавать данный факт, хотя результаты, которые он им представил, говорят сами за себя. Кхуда Бакш может ходить по горящим углям без всякого вреда для себя, своими опытами он опровергает любые рациональные объяснения, выдвинутые учеными, а они, в ответ на это, спешно пытаются найти другие, еще более глупые объяснения, только бы не признавать очевидное! Какой смысл пытаться убедить людей, которые заранее решили ничему не верить?!
Научный
Ум этих людей [ученых] слишком привык иметь дело с физическими объектами и процессами, поддающимися измерению и математическому описанию, чтобы хорошо разбираться в других областях. Так, когда Эйнштейн рассуждает о том, что выходит за пределы физики, это звучит наивно и банально, его идеи – разновидность романтического и довольно примитивного идеализма, совершенно оторванного от действительности. Человек может обладать обширными познаниями и при этом оставаться заурядным и недалеким, точно так же можно, будучи великим ученым, плохо разбираться в вопросах, далеких от науки.
Конечно, психологам, имеющим дело с ментальными явлениями, легче согласиться, что между ними и физиологическими мозговыми процессами нельзя ставить знак равенства и что речь может идти, в лучшем случае, о взаимном влиянии ума и тела друг на друга, что неизбежно, так как они составляют части одного целого. Но даже такой великий физик, как Хаксли, согласился с тем, что ум есть нечто совершенно отличное от материи и его работу нельзя объяснить пользуясь физическими категориями. Правда, с тех пор физика превратилась в очень высокомерную и самонадеянную науку, которая пытается все исследовать и объяснить с помощью своих собственных методов. Сейчас она начала признавать, хотя пока и теоретически, свою ограниченность, но прежний образ мышления еще довлеет над умами большинства ученых и им трудно избавиться от него.
Такое впечатление, что автором этой статьи [28] является скорее ученый, а не философ. С моей точки зрения то, о чем вы говорите, это отголоски настроений 19 века, когда наука смотрела свысока на метафизику. Считалось, что любая философская мысль должна быть основана на научных фактах, и именно выводы науки, часто очень сомнительные и ошибочные, должны быть положены в основу любой, более или менее серьезной метафизической системы. Это означало бы превратить философию в служанку науки, а метафизику поставить под начало физики, лишив ее суверенных прав в своих же собственных владениях. Такой подход игнорирует тот факт, что философ имеет свою собственную область исследования и собственные средства познания; он может использовать научные открытия в качестве дополнительного материала точно так же, как и любые другие факты нашего существования. Но какие бы умозаключения или обобщения ни предлагала наука, он должен судить о них согласно собственным критериям и решать, имеют ли они ценность в отношении метафизического плана, и если да, то насколько. Возможно, в свои лучшие времена, когда наука еще не осознала собственные ограничения и всю шаткость своих теоретических конструкций, положенных в основу бытия, и когда мир еще не казался ей маленьким островком, затерянным среди пучин бескрайнего океана, или безграничной Частицей Непознаваемого, такая высокомерная позиция была в какой-то мере оправданна. Но, с другой стороны, к чему превозносить спиритизм, называя его «психическими исследованиями»? Спиритизм не является наукой – он представляет собой массу невразумительных и неоднозначных документальных данных, на основании которых можно сделать совсем немного довольно скудных и сомнительных обобщений. Кроме того, являясь частью оккультизма, спиритизм имеет дело только с оккультными планами самого низкого порядка – которые мы называем низшими витальными мирами – где имеется столько же лжи, обмана и опасных заблуждений, сколько есть на земле и даже больше. И как философу разобраться в этом мрачном и беспокойном месиве? Я не вполне улавливаю смысл многих его замечаний. Почему предсказания будущего должны изменить наш взгляд или, по крайней мере, философский взгляд на концепцию Времени? Они могут изменить представления человека о взаимосвязи событий, о силах, стоящих за событиями, или о возможностях сознания, но Время при этом остается неизменным.
28
Это ответ на вопрос, поднятый учеником в следующем письме к Шри Ауробиндо:
«На 511-й странице журнала “Слушатель” за 28 марта 1934 года приводится два любопытных утверждения. Первое – что метафизика относится к экспериментальным наукам, а в качестве лабораторий в ней используются затемненные комнаты для спиритических сеансов, и второе – что не стоит делать различие между выживанием и бессмертием. Большинство мыслителей и философов проводили такое различие во имя ясности; странно, что на это не обращают внимания в то время, когда против них развернулась такая полемика… Конечно, если у человека есть склонность к проведению научных экспериментов, то их применение в области психических исследований, без сомнения, похвально – но стоит ли (если, конечно, не предположить, что все культурные люди или, по крайней мере, все философы должны обладать такой склонностью и всячески развивать ее) обвинять большую часть философов в том, что они находят последние научные данные недостаточными или сомнительными и продолжают заниматься чисто метафизическими исследованиями, следуя своим прежним наклонностям?»
(Относительно сна о телефонном разговоре с приятелем, живущим на другом конце Индии) «Я думаю, что в сегодняшней жизни общение по телефону дает намного меньшее удовлетворение, чем переписка. Разве нет чего-то очень символического в появлении телефона и кинематографа как раз в то самое время, когда связи между людьми рушатся, а нравы падают? Ложь, бессердечие, равнодушие к окружающим, себялюбие все сильнее и сильнее разделяют людей, превращая их в призрачные тени, говорящие друг с другом фальшивыми голосами. Один музыкальный критик написал статью в “Манчестер Гардиан” о концерте, посвященном памяти Элгара, и там есть некоторые очень верные замечания о «широком противодействии всему благородному и прекрасному в искусстве». Я не могу понять, зачем вообще людям нужно – как создателям, так и ценителям – такое “искусство”, которое ограничивается требованиями моды; впрочем, быть может, в асурической цивилизации люди вообще излишни, а нужны только “воплощенные асуры”?»
Ваш сон является, очевидно, символическим выражением стремления к общению на тонком плане. Что касается телефона и кино, то в ваших словах есть большая доля истины, но, как мне кажется, эти и другие современные изобретения могли бы играть совершенно иную роль, если бы люди использовали их в ином духе. Человечество не было готово к этим открытиям ни духовно, ни даже, если рассматривать современную ситуацию как своего рода знак, интеллектуально. Падение эстетических вкусов общества, вероятно, имеет и другие причины. Не оправдавший надежд идеализм породил свою противоположность – сухой и циничный интеллектуализм, не желающий наивно верить ни в какие идеалы, романтические чувства или высокие душевные порывы, во все то, что превосходит рассудок, руководствующийcя здравым смыслом. Что касается асуров, то в прошлом многие их них были выдающимися личностями; беда в том, что сегодня те, кого вы называете асурами, на самом деле являются существами низшего витального мира, неистовыми, коварными и жестокими, к тому же им свойственна узость мышления, темнота и грубость. Но эта разновидность циничного и ограниченного интеллектуализма, царящего сейчас повсюду, не продержится долго – становясь все более сухим и бесчувственным, он готовит свой собственный конец; люди начинают ощущать потребность в новых источниках жизни.
Не думаю, что, с точки зрения духовной садханы, два вопроса, которые вы задали, имеют большую важность.
1. Вопрос о взаимоотношениях науки и духовности был, пожалуй, актуален лет двадцать назад, он занимал умы людей в начале двадцатого столетия, но сейчас уже устарел. Сама наука была вынуждена признать, что она не может, хоть когда-то и надеялась, установить, в чем заключается истинная природа вещей и какова их сущность или что стоит за физической реальностью. Наука может лишь изучать процессы физического мира, объяснять возникновение тех или иных явлений, ставить их на службу человеку, обучая его правильно обращаться с ними. Иными словами, поле физической науки сейчас точно размечено, границы его обозначены, а вопросы о Боге или высшей Реальности или иные метафизические и духовные проблемы лежат за его пределами. Так, по крайней мере, обстоит дело во всей континентальной Европе, и только в Англии и Америке все еще предпринимаются отдельные попытки решать духовные и метафизические проблемы, основываясь на данных естественных наук.
Так называемые науки, изучающие поведение человека и работу его ума (психология и т. д.), настолько сильно зависят от естественных наук, что не могут преодолеть их узкие границы. Наука, объектом изучения которой станет Божественное, будет принципиально новой наукой, которой пока нет аналогов. Она должна будет иметь дело непосредственно с силами витального и ментального планов, чтобы обнаружить то, что находится за пределами Разума, современная же наука на это не способна.
2. С духовной точки зрения такие временные явления, как обращение образованных индийцев к материализму, не имеют большого значения. Всегда бывали периоды, во время которых целые страны, континенты и культуры обращали свой ум к материализму, отказавшись от всякой духовной веры. В Европе один из таких периодов наблюдался в 19 веке, но они, как правило, не бывают продолжительны. Западная Европа, уже разочаровавшись в материализме, пребывает пока в состоянии поиска, она то возвращается к старым религиозным верованиям, то пытается отыскать что-то новое. Россию и Азию сейчас захлестнула та же самая материалистическая волна. Появление подобных волн необходимо, так как это способствует развитию человечества – они разрушают оковы старых форм, расчищают дорогу новой истине, дают ей возможность выразить себя в новых формах, вносят в жизнь новый динамизм, а также способствуют проявлению того, что находится по ту сторону жизни.
Я думаю, что идеи Х основаны на попытках Джинса, Эддингтона и других английских ученых обосновать выводы метафизики с помощью научных фактов. Необходимо, чтобы он ясно осознал, какие возражения могут быть выдвинуты против подобного совмещения двух совершенно разных областей знания со стороны ученых, придерживающихся более строгих взглядов. Кроме того, духовные искания привели к накоплению своего собственного знания, которое ни в коей мере не зависит от научных теорий и открытий, относящихся к чисто физической сфере. Подобная попытка Х, а также Джинса и других это реакция против неправомерного стремления некоторых ученых 19 века (и не только их) использовать последние достижения науки для того, чтобы подорвать и, насколько это возможно, истребить религиозный дух, дискредитировать как туманное словоблудие метафизику, а естественную науку превознести до небес, как единственный ключ к тайнам вселенной. Но сейчас, я думаю, подобная позиция либо полностью исчезла, либо уходит в прошлое: ученые признают, на что указываете и вы, ограниченность своей области познания. Могу заметить, что в Индии (до введения европейского образования) конфликта между религией и наукой никогда не возникало, так как религия не препятствовала научным открытиям, а ученые не ставили под сомнение религиозные или духовные истины – и религия, и наука шли каждая своим путем, но не противостояли друг другу.
Основная ошибка X, по моему мнению, заключается в том, что он в своих статьях с неизменным упорством продолжает отстаивать свою точку зрения, согласно которой Наука все еще материалистична, а если не вся Наука, то, по крайней мере, все ученые, за исключением Джинса и Эддингтона, остаются закоренелыми материалистами. Однако это совсем не так. Сейчас большинство европейских ученых отвергло идею, что Наука может объяснить фундаментальные законы существования. Теперь они придерживаются мнения, что цель Науки – изучение частных процессов, а не открытие основополагающих принципов. Они официально заявляют, что не дело Науки, да и не в ее это силах, решать глобальные философские и религиозные вопросы. И такая радикальная перемена в ее позиции стала результатом последних научных достижений. В наши дни Наука не материалистична и не идеалистична. Скала, на которой был построен материализм и которая в 19 веке казалась незыблемой, теперь основательно расшатана. Материализм сейчас стал такой же философской гипотезой, как и любая другая теория, и он более не может заявлять о своей почти «библейской» непогрешимости и претендовать на роль непререкаемого авторитета, взгляды которого основаны на самых последних научных фактах и результатах исследований. Эту перемену мог почувствовать каждый, кто, подобно мне, вырос в 19 веке – в пору абсолютного господства научного материализма. Двери, которые тогда были наглухо закрыты и их можно было взломать не иначе как силой, ныне широко распахнуты для духовных истин, духовных идей, духовных опытов. Это же настоящая революция! Ментализм – только переходный этап, хотя и ментализм, и витализм сейчас вполне можно рассматривать как гипотезы, основанные на фактах нашего существования и научных данных, точно так же, как и любые другие. Научные факты больше никого не обязывают придерживаться того или иного философского направления. Теперь они нейтральны, и их можно использовать для обоснования даже прямо противоположных точек зрения, хотя большинство ученых считают такой подход неприемлемым. Впрочем, никто никогда не утверждал, что последние открытия физики могут использоваться религиями или церквами для упрочения своих идей, они довольны уже тем, что Наука утратила свой прежний материалистический догматизм и, претерпев революционные изменения, снялась с якоря и взяла новый курс.
Именно эти перемены я ожидал и предсказывал в стихотворениях «Видение Науки» и «В лунном свете», опубликованных в первом томе «Аханы».
Боюсь, что я утратил всякий интерес к подобным рассуждениям; ситуация становится слишком серьезной для меня, чтобы тратить время на бесплодные интеллектуальные споры. Я ничего не имею против вашей попытки привести неопровержимые доводы и восстановить материалистическую науку с ее догматизмом на ее старом троне, с которого она полвека назад могла торжественно предавать анафеме любую мысль, которая не укладывалась в ее узкие рамки, объявляя ее голословной метафизикой, чистым мистицизмом или просто пустой болтовней. Очевидно, что если в материальном мире могут существовать только материальные энергии, то никакая божественная жизнь на земле невозможна. Одной так называемой «метафизической изощренности ума» недостаточно, чтобы защитить эту идею от опровержений со стороны науки и обычного здравого смысла. Хотя, как я полагаю, немало европейских ученых пришло к пониманию того, что наука не в состоянии постичь истинную реальность сущего, так как у нее нет для этого подходящих средств, и что она способна только исследовать и описывать механизмы и процессы работы материальной Энергии на физическом плане. Такая позиция открывает дорогу для более высоких идей и умозаключений, духовного опыта и даже мистицизма и оккультизма, ведет к признанию тех величайших явлений, в которые еще недавно почти никто не верил, считая их полной бессмыслицей. А именно так обстояли дела, когда я жил в Англии. И если все это снова повторится или если Россия с ее диалектическим материализмом станет мировым лидером, что ж, тогда придется покориться судьбе, а божественной жизни подождать с приходом, возможно, еще тысячелетие. Но идея сделать одно из наших периодических изданий ареной борьбы подобного рода мне не нравится. И мне не хотелось бы еще раз возвращаться к этому вопросу. Пишу я все это под впечатлением одной из ваших ранних статей на подобную тему, так как не имел возможности достаточно внимательно ознакомиться с более поздними. Вполне возможно, что они действительно намного более убедительны и что, прочтя их, я соглашусь с ошибочностью своей позиции и признаю, что только упрямый мистик все еще может верить в завоевание Материи Духом, которое я осмелился считать возможным. Но я как раз и есть тот самый упрямый мистик, поэтому, если бы я согласился опубликовать в одном из наших изданий ваши рассуждения на эту тему, то мне пришлось бы вернуться к вопросу, утратившему для меня всякий интерес, а следовательно, не вызывающему у меня никакого желания писать, чтобы пытаться еще раз обосновать свою позицию, а также сражаться с притязаниями материалистической науки выносить категорические суждения о предмете, о котором она не способна судить, не имея для этого ни средств познания, ни возможности прийти к верному заключению. Вероятно, мне пришлось бы написать практически еще одну «Жизнь Божественную», чтобы ответить на победоносное «отрицание материалиста»! Только так я могу объяснить свое долгое и разочаровывающее молчание, если не считать того, что у меня совершенно нет времени заниматься обсуждением этого вопроса.