Штормовое предупреждение
Шрифт:
На них реагировали – например, так:
Особому отделу ВуЧК.
Противнику – эскадре Черазморей ВСЮР, – предположительно была выдана схема минирования гавани Мариуполя. Десантирование войск белогвардейцев непосредственно в порту привело к падению города и усложнению оперативной обстановки.
Прошу выяснить обстоятельства предательства и наказать виновных.
Нач. штаба Южного фронта.
На тот момент – когда существовала реальная угроза развития наступления белогвардейских войск на юге России, – было не до наказания виновных, сколь бы ни «осложнилась оперативная обстановка» из-за высадки десанта. Но «выяснение обстоятельств» никак не отменялось, оставалось в числе актуальных задач чекистской контрразведки, разве что откладывалось до благоприятного случая.
За последующий год Мариуполь ещё пять раз переходил из рук в руки – дроздовцы и красногвардейцы, махновцы и повстанцы, войска Врангеля, и вновь – уже окончательно – наши. Вот тогда и появилась первая информация.
Бывший комиссар Мариупольской комендатуры, который сумел с небольшим отрядом отбиться от авангарда десанта и отойти к своим, припомнил внезапное исчезновение начальника оперсвязи и начальника лоцманской службы непосредственно перед десантом.
Телеграфист, один из немногих переживших все перемены властей, показал, что бывший его начальник вдруг появился, когда пришли деникинцы, в офицерском флотском мундире, а через пару дней отбыл вместе с эскадрой.
А старик лоцман, которого не мобилизовали ни одни из временных «правителей» и начальников, безо всяких серьёзных расспросов показал, что их благородие «лоцман Ломан» лично проводил в порт военные корабли, поскольку сам раньше ставил мины в заливе.
Прямых доказательств предательства ещё не было – но сотрудничество с врагом уже само по себе подлежало наказанию. И в донесении мариупольцев – наряду с ещё дюжиной фамилий коллаборационистов, которых не удалось схватить в городе, – были названы и фамилии Леонида Матусевича и Ломмана, то ли Фёдора, то ли Теодора. Эти фамилии были внесены в розыскные списки особых отделов 4-й армии, особых отделов советского Черноазморей и позже Пограничных особых отделов.
Но – только фамилии. Ни личных дел с фотографиями в Мариуполе не сохранилось, ни каких-то фото, на которых предатели были бы запечатлены.
Конечно, это произошло позже, уже после того, как рассеялся дым труб полторы сотен кораблей, уходящих из Крыма к Босфору.
Когда Гражданская война закончилась.
Далеко и долго
Гражданская война закончилась.
Не для всех, конечно: не закончилась она в том числе и для меня – секретного агента Оперативного управления ЧК, а затем ИНО ВЧК.
Артур мне так и сказал, когда я прибыл по вызову к нему в Москву, на Лубянку:
– Ну, надеюсь, ты понимаешь, что наша работа не закончилась после взятия Крыма?
Конечно, я понимал точно так же, как и то, что теперь предстоят другие задачи и другие действия, всё теперь придётся выстраивать иначе. Не так даже, как тогда, когда Артур увёз меня с собой в Архангельскую губернию и, пока он там формировал и возглавлял ополчение, я – «белогвардейский офицер с безукоризненной репутацией», – тесно и плодотворно сотрудничал с командованием Экспедиционного корпуса интервентов. В нашу пользу, естественно.
Понимал также, что внедрение в более-менее значимые для нас структуры в Англии, не простое даже во времена взаимного сердец лобызания во времена Антанты, сейчас усложнилось на порядок. Да что там внедрение – паче даже легальное, а тем более нелегальное проникновение на туманный Альбион превратилось в проблему. Всех, кто ушёл с последней эскадрой из крымских портов, уже пересчитали и переписали соответствующие службы «принимающей стороны». И конкретно в Англию – это уже было зафиксировано в аналитических сводках ИНО, которые Артур мне дал просмотреть, пока «текущее и неотложное» не давало возможности пообщаться как следует, – из белоэмигрантов попадали совсем немногие. Десяток представителей из самых громких, «великосветских» фамилий, чуть больше – из политической и финансовой элиты. В большинстве же своём эмигранты – те, кто не ушёл с флотом в Бизерту, – перебирались из Турции, где всё еще тлела эта их гражданская война, на север, в Сербию и Болгарию, и дальше в Чехию, Австрию, Германию. И на запад: во Францию. И за океан – во все Америки.
Полностью нелегальный путь внедрения в Англию, наиболее перспективную страну для создания аппаратуры радионаблюдения, рассматривался как возможный. Внедрение под чужим именем, с легендой, исключающей всякие связи с Россией, через две-три страны, с обязательной и долгой отсидкой в режиме консервации в целевой стране.
Возможный – но не единственно возможный.
Нет, всё, что я себе представлял, включало в себя только вариации этой схемы. Такая или сякая легенда. Легальный переход первой – скажем, латвийской границы с последующей сменой документов и легенд; или переход нелегальный – через азиатскую границу, например, – с последующим транзитом через две-три страны до полной легитимизации легенды; или же использование документов и биографии кого-то из подходящих наших пленников, – ну и тому подобное.
Зато у Артура были и другие варианты.
Один из них предполагал мою поездку в Крым, установление связей с какой-то из оппозиционных организаций, ориентированных на серьёзные эмигрантские центры, и последующий выезд за границу. Легальный или нелегальный – это как карта ляжет, но зато с надёжной репутацией: «патриота» или, что ещё лучше, «монархиста», хоть и вынужденного временно сотрудничать с Совдепией.
Вариант меня привлёк тем, что не требовал никакой особенной легенды. Нигде в архивах белых армий, а сейчас, следовательно, и у разведслужб союзников наверняка нет никаких свидетельств моей работы в ЧК. Зато совсем наверняка у них есть немало документов о моей военной карьере: от службы в Императорской Русской, в просто Российской, и так – вплоть до Добровольческой армии.
А у союзников, это уж точно, сохранились записи о добросовестной и эффективной помощи командованию оккупационных сил в Архангельске со стороны русского офицера, знатока языков, оборудования связи и местной специфики.
Не смущала меня и перспектива нелегальной, если потребуется, эмиграции – о понтийских контрабандистах знали не только жители Причерноморья.
Но поиск надёжного контакта с нелегальными, наверняка очень осторожными и опасающимися всех и всяких чужаков, организациями представлялся непростой задачей. А уж когда товарищ Артузов предупредил, что времени на поиск и внедрение у меня будет не слишком много, поскольку планируется направление в Крым специального формирования, «ударного отряда», для более тщательной, чем в ноябре – декабре двадцатого, очистки полуострова от антисоветских элементов, задача стала откровенно попахивать авантюрой, но…
Короче, на этом варианте мы и остановились…
Ещё неделю отрабатывали все легенды. В «белогвардейской» легенде надо было заполнить убедительными – и не проверяемыми в полной мере, – объяснениями десяток с небольшим лакун между службами в различных армиях, госпиталями и недолгим, но задокументированным пребыванием в плену у «сичовыкив». Архивы УНР, Директории, основных военных формирований и, естественно, их контрразведок оказались на Западе. В «советской» же легенде требовалось выстроить и обеспечить нужными бумагами стремительную служебную дорожку, от простого связиста до уполномоченного Наркомата, специалиста из сочувствующих, направленного в инспекционную поездку в Крым.