Штормовое предупреждение
Шрифт:
Вдруг один из патрульных, тот, который в бушлате и не слишком уместной кубанке, спросил, приглядевшись и прислушавшись:
– Давно ли мещанином стали, ваше благородие?
Гражданин, который Игнатенко по документам, громко, даже слишком громко воскликнул, глядя на милиционера в английских ботинках, флотском бушлате и кубанке:
– Помилуйте, какое такое «благородие»? Я на телеграфе служу и сейчас же… – и отступил на шаг, будто собираясь бежать.
– Стоять! – прикрикнул старший патруля, а милиционер в обмотках мигом сорвал с плеча кавалерийский карабин и передёрнул затвор.
Гражданин, который Игнатенко по документам, замер.
– Так он что – благородие? – повернулся старший патруля к бушлатнику. – Ты, что ли, его знаешь?
– Да видел в Керчи пару раз, – подтвердил неделю как милиции рядовой Дьяков, поступивший на эту службу после малоудачного артельного труда в Керчи.
А в совсем недалеком прошлом был Дьяков бойцом отряда «зелёных» под командованием Лёхи Мокроусова, да осознал и раскаялся он одномоментно с командиром.
– При погонах и в мундире, – добавил Дьяков. – Капитан по какой-то морской службе.
– Да что вы, какая такая Керчь? – начал гражданин, который Игнатенко по документам. – Меня уже сто раз проверяли…
И вдруг, улучив момент, когда все трое патрульных смотрели друг на друга, а карабин и вовсе в сторону, выхватил своё удостоверение и рванул вниз по Одесской.
– Не стрелять! – крикнул старший патруля и с неожиданной прытью бросился следом. А тут ещё беглец чуть замешкался – пятеро богомолок остановились и невзначай почти что перегородили неширокую Одесскую улицу, – и погоня на том и закончилась.
Старший патруля, с разгону толкнув в спину, свалил «Игнатенко» на мостовую, а тут и остальные патрульные подоспели…
Бидончик с керосином остался на тротуаре. Но ненадолго: проходившая мимо тётка в тёплом платке подхватила, не замедляя шаг, весьма ценную в полуголодном городе «добычу» и, перейдя Караимскую, скрылась в ближайшем переулке.
Гостеприимный «Бристоль»
Номер 107 гостиницы «Бристоль» оказался не слишком просторным, но прилично меблированным и с чистыми шпалерами. Вид несколько портила небольшая железная печка с трубою, выведенной в окно, – впрочем, вещь необходимая в предвидении зимы. Коридорный мне так и сказал, по-лакейски присвистывая: мол, прошлогодние постояльцы отопление попортили, а чинить пока жилконтора только обещает.
Следом за коридорным явилась Маша, горничная, словоохотливая милая женщинка лет тридцати: вытереть пыль и застелить постель чистым, хотя и не слишком новеньким бельём.
Купюра, выданная «на булавки», окончательно развязала ей язык. Для начала она предложила принести Алексею Степановичу, то есть мне, из буфета чай и даже сухарики. Ещё одна купюра и пожелание принести два стакана и чего-нибудь повкусней сухарей и разделить со мною чаепитие произвели весьма благоприятное впечатление.
Я пока что совсем не торопится, а горничные всегда были отменным источником информации. Особенно если их правильно разговорить…
Маша обернулась много за пять минут – я едва успел разложить и развесить свои немногочисленные вещи и одёжки. Принесла два стакана в мельхиоровых подстаканниках, фаянсовый чайничек и вазочку с печеньем, – всё на подносе и при крахмальной салфетке.
– Чем богаты, но чай у нас в буфете настоящий. Не для всех, конечно, – щебетала Маша, расставляя на столе нехитрую утварь.
– Здесь же, говорят, бывал сам Шаляпин, – кивнул я, хотя и не знал точно, в какой именно из Севастопольских гостиниц останавливался знаменитый бас во время гастролей летом семнадцатого.
– Ой, да кто у нас только не перебывал, – подхватила Маша, – пока не началось…
Торопиться с серьёзными расспросами не следовало. Я только и спросил, вдыхая аромат свежезаваренного и в самом деле недурного чая:
– Вы сами его, Фёдора Шаляпина-то, видели?
– Да, но только издали – когда он пел на Приморском бульваре. Все тогда сбегались. Народищу собралось уйма.
– А банкет в вашем ресторане в его честь давали?
– Наверное… Я же тогда здесь не служила, – с видимым огорчением сказала горничная.
– Что так?
– «Бристоль» же был отелем перворазрядным, туда попасть на службу ой как непросто было, даже с рекомендациями. Это уж только в последнее время стало попроще. Хотя, конечно, почти все из тогдашних, кто мог, вернулись сюда на службу, так что порядок знают. Вам непременно понравится. Но взяли троих новых, ну и я меж них. У меня рекомендации были самые лучшие.
Это, несомненно, составляло предмет её гордости. Следовало поощрить женское самолюбие, – это более всего располагает к откровенности.
– Не сомневаюсь. А от кого, если не секрет?
– От самой миссис леди Энн-Элизабет, супруги английского консула! – сказала Маша с таким выражением, будто упоминала коронованных особ.
Но любая ниточка к немаловажному – консул! – представителю Англии была для меня очень интересна. Поэтому я спросил Машу с эдаким пиететом:
– Вы знакомы с леди Энн-Элизабет? Как приятно.
– Я у неё в доме служила, пока британское консульство располагалось в Севастополе. Вот уж где всё «по шнурочку» было, чтоб ни пылинки, ни пятнышка, мажордом у них ну сущий дракон. А уж как надобно господам за столом прислуживать – так меня неделю натаскивали.
– Зато усвоили английский этикет и запомнили светские манеры, – сказал я благожелательно. И добавил: – And what about the your language? Are you better in English? [4]
– Что-что? Это вы об английском? Да нет, только отдельные слова – ну, сорри, плииз. Вот госпожа Нина… то есть Нина Лаврова, она была у них секретарем и переводчиком, – так вот, Ниночка просто замечательно знает языки. У неё было так тяжело с матерью…
– Вы так хорошо знаете её семейное положение? – спросил я, отметив про себя, что с упомянутой дамочкой – секретаршей и переводчицей в английском консульстве! – очень даже неплохо бы познакомиться.
4
А как насчет языка? Ты хорошо говоришь по-английски? (англ.)