Штрафная мразь
Шрифт:
А сами войска уже давно кормятся с «бабкиного аттестата». Между тем, еще вчера отступавший противник, уже закрепился на заранее оборудованных и выгодных для обороны позициях, подтянул резервы, и проблем со снабжением у него нет.
На этот раз для осознания ситуации потребовалось всего две недели. И то только потому, что в начале третьей недели немцы сами предприняли попытку контрнаступления. Именно попытку, продвижение немцев измерялось километрами, и через неделю они выдохлись окончательно. Наступила оперативная пауза, обе стороны рыли окопы,
* * *
Вечером на передовую вновь привезли водку. На рассвете, после артподготовки должна была начаться атака. Всех пулеметчиков раскидали по взводам.
За полчаса до начала атаки раздали водку, изготовились, но команды не было.
Прошёл час, другой... Пошёл снег. Белые хлопья падали на застывших людей, на застывшую землю, укрывая её белоснежным одеялом. Утренние часы прошли в напряженном ожидании.
Помников рассматривал немецкие позиции в бинокль. Поднявшийся ветер кидал ему в лицо застывшие снежинки, ротный наклонял голову, но тут же снова приставлял к глазам бинокль и смотрел вперед.
Впереди лежало заваленное снегом поле. Оно было заминировано. Ночью сапёры должны были сделать небольшой проход возле березового колка. В него должны были войти штрафники.
Вдруг передали приказ : «Атака отменяется». И вдруг, уже около десяти часов новый приказ: «Атаку начать через пятнадцать минут. Без артподготовки!»
Начиналось всё нормально. Ровно через пятнадцать минут, в полной тишине рота пошла в атаку.
Спокойно пошла, как на работу. И как всегда молча, без криков «Ура!».
Зимний, замёрзший лес молча смотрел на то, как две сотни привычных к вечной нужде русских мужиков встают в холодной мутной хмари раннего утра. Как они карабкаются и лезут из заледенелых, заметённых снегом окопов, бегут прижимаясь к засыпанному снегом берёзовому колку, загребая рваными сапогами уставшую израненную взрывами землю. Казалось, что это сама мать Россия поднялась в атаку и сейчас распахнёт свой морщинистый рот и закричит матерно, завоет страшно.
Большая часть из них не видела и не получала от своей страны ничего хорошего.
Но выросшие в бараках и крестьянских избах, часто не евшие досыта они искренне верили в то, что эта жизнь и есть самая лучшая на свете.
Многие из них искренне не понимали того, что воюя за Россию, они одновременно воюют и за собственные тюрьмы, лагеря, искалеченные судьбы.
Немецкие пулемёты молчали.
– Дай бог…Лишь бы не сглазить!- Задыхаясь от бега молил Лученков.
Не дал! Или кто-то сглазил. Под ногами одного из бойцов рвануло, тело подбросило вверх и тяжело шмякнуло на заснеженную землю. Еще один взрыв. За ним третий, и тут же замолотил тяжёлый станковый пулемет. Часть людей продолжала бежать, другие метались, падали, часть залегла на тропе, пытаясь спрятаться за плоскими камнями.
Офицеры и кто-то из сержантов пинали и поднимали бойцов. Грохнул еще один взрыв, и обрубок тела отлетел на несколько метров.
– Мины! — закричали штрафники. — Мины!… Куда нас загнали? Братва!.. Но деваться было некуда. Штрафники оказались между молотом и наковальней.
Как оказалось, мины с нейтральной полосы снять не успели. Передний край остался заминированным.
Но у бойцов штрафной роты не было выбора. Они обязаны были кровью искупить свою вину.
И рота пошла в атаку прямо по минному полю.
Это было тяжело! Страшно!
Проходов в минном поле никто не знает. Плотный пулеметный огонь. На снегу красные пятна. Взрывы! Взрывы! Много погибших.
Кто-то из мусульман сел среди взрывов и начал молиться.
Лученков продолжал бежать… впереди и сзади бежали ленинградский студент Васьков… татарин Шарафутдинов, бывший московский таксист Зозуля.
Взрыв рванул рядом с Пашей Ефтеевым, рыжим, горбоносым, похожим на осетина. Не хромая он пробежал несколько метров и упал с отбитой разрывом пяткой.
Вырвались вперёд. Лесок оказался позади.
Волна бегущих захлестнула немецкие позиции.
Скоротечный встречный бой. Немцы какие то странные, не похожие на арийцев. Коричневые лица, узкие глаза.
– Бля-яя, да это калмыки!
– задышливо выдохнул кто- то из штрафников, вывернув карманы убитого им немца. Бросил на застывшую мёрзлую землю солдатскую книжку - «Зольдбух».
Брезгливо вытер о телогрейку руку, -Галзан Насунов... мать его...национальный легион.
Были в немецкой армии и такие формирования. А что тут необычного?
В Красной армии тоже служили всякие - китайцы... и чехи... и латышские стрелки.
Форма на калмыках была немецкая, а петлицы свои. У офицера — пилотка с желтой кокардой. Оружие — винтовки Манлихера с примкнутыми ножевыми штыками и автоматы системы «кирали». Серьезная штука с магазином на 40 усиленных «маузеровских» патронов калибра 9,0 миллиметра. Пробивает тело насквозь. Но очереди автоматов и треск выстрелов быстро захлебнулись.
Судя по всему, немцы не верили в то, что русские будут наступать по минному полю. Слишком уж диким было такое предположение. Поэтому и держали на этом направлении всего лишь калмыцкую роту. Впоследствии оказалось, что в этот день её должна была сменить немецкая часть. Калмыки просто расслабились. Именно это их и погубило.
Калмыки — жилистые, вёрткие. Но вошедшие в раж штрафники их просто перекололи и перерезали в первой траншее, пока они не успели толком занять позиции.
Лученкову врезались в память страшные слова:
– Тут пятеро сдались.
– На кой хер они нам? Куда их девать? Вали всех!
И слышны короткие автоматные очереди.
* * *
К вечеру закрепились в отбитых у противника окопах.