Штрафники. Люди в кирасах(Сборник)

Колбасов Н.

— Так Хабаровск же скоро. Сам предупредить велел.

— Что? — переспросил, остывая Красовский. — Давай-ка смоемся отсюда. Идем к противоположному туалету.

— Может, поговорим сперва?

— Давай-давай, двигай. Потом поговорим. Нечего тут светиться. Еще лучше в другой вагон перейти.

Остановился Олег чуть ли не в самом последнем вагоне. Он был почти пуст. Нырнув в свободное купе, потянул за собой Шустрякова.

— Вы чё так бежите-то, Олег Юрьевич?

— А ты совсем отупел? Она ж за мильтоном побежала. О чем толковать со мной хотел?

— Олег

Юрьевич, вы сказали, чтобы я вас перед Хабаровском предупредил. Вот я и предупреждаю. Только бежать с вами не хочу, с остальными останусь.

— Что ты запел, сморчок? Кто тебе самостоятельность объявлял, чтобы рассуждать? Как скажу, так и будет. Запомни это! А сейчас мы с тобой спать пойдем. Передумал я в Хабаровске линять, лучше на фронте подорвем. У меня тетка богатая в Харькове живет.

— Так он же у немцев, Харьков-то! Вы чё, Олег Юрьевич, не в себе, что ли?

— Закрой сифон, балбес! Не тебе рассуждать. Или ты, ушастик, действительно воевать собрался? Не приспособлены мы к этому, запомни. А штрафников, говорят, только на один бой и рассчитывают, расклад им такой подбирают. Понял, дурак?

— Все равно не побегу с вами, я твердо решил.

Олег неожиданно схватил Юру за горло, в бешенстве сдавил пальцы, но, услышав сдавленный хрип, разжал ладони.

— Вот этими руками задавлю, если ссучиться решишь, понял? А теперь идем спать.

В город Свободный приехали ранним утром. Из-за многоводной Зеи выплескивались яркие, радостные лучи поднимавшегося над далекими горами солнца. Уютный деревянный городок, приткнувшийся к железнодорожной магистрали, выглядел подрумяненным и приветливым. На широких пыльных улицах было тихо, лишь две или три телеги, встретившиеся по пути, мягко проскрипели по колдобинам. На зеленых придорожных обочинах паслись телята и козы.

Команда старшины Колобова цепочкой вытянулась по дощатому тротуару. Впереди шагал старшина. За ним шли Пищурин и Павленко, сзади них — Прохор Застежкин. Замыкали цепочку на некотором расстоянии от остальных Красовский и Шустряков. Они о чем-то горячо спорили.

Вот и окраина городка. За пустырем, поросшим высокими кустами полыни, видны крыши длинных приземистых бараков и несколько небольших домиков. Самый высокий из них, двухэтажный, — из кирпича. По стандартной специфичности строений Николай сразу определил — это и есть учебный полк.

Дежуривший на КПП пожилой сержант долго читал сопроводительную записку, выданную Колобову начальником военно-пересыльного пункта. Внимательно оглядев каждого, впустил на территорию части.

— Вон народ толпится, видите? Идите туда, там подскажут, где канцелярия находится.

Возле казарм и в самом деле толпились группы людей в необычной для воинской части одежде. Подойдя ближе, Николай окликнул сидевшего на скамейке паренька. Тот неторопливо повернулся на голос, встал, с интересом разглядывая прибывших. На его худом теле мешком висела изрядно потрепанная тельняшка, а из-под нее — до самых колен — резали глаза трусы из ярко-красного сатина.

— Тоже штрафники? — спросил он

наконец, насмотревшись на новеньких. — Откуда пожаловали?

— Из Уссурийска.

— A-а, местные, значит. А я из столицы.

— Ух ты! — поразился Застежкин. — Аж из самой Москвы сюда привезли?

Паренек смерил Федора презрительно-веселым взглядом:

— На Колыме своя столица имеется, дядя. О Магадане слыхал? Нас оттуда два столыпинских привезли. Так вам кого, полководцев наших? Они вон в том кирпичном доме заседают. Только учтите, мы свою часть не штрафной, а железной называем.

— Почему железной?

— А так братва постановила: железно против фашистов стоять.

— Понятно, — улыбнулся пареньку Колобов. — Тебя, паря, в случае чего, можно вперед вместо знамени посылать. Где такие шикарные трусы отхватил?

Парень весело подмигнул Николаю:

— Годятся, да? Я свою робу у одной тутошней куркулихи на бутылку самогона махнул, а эту одежонку она мне в придачу сунула.

Оставив свою команду у входа, Колобов вошел в канцелярию полка. Здесь было людно и шумно. Дежурный офицер показал нужный кабинет. Постучав и дождавшись разрешения, Николай открыл дверь и увидел сидевшего за столом пожилого лейтенанта. У него было полное нездоровое лицо с сильными отеками под глазами. «И этот из запаса», — определил Колобов. Лейтенант молча принял документы и бегло пролистал их.

— Ведите людей во вторую казарму и располагайтесь. Там формируется двадцать седьмая молодежная. И ротный командир и политрук уже назначены.

«Даже людей по списку не принял и ничего не спросил о них, — удивился Колобов. — А если они у меня разбежались по дороге?»

— Товарищ лейтенант, — неуверенно обратился он. — Одному в моей группе уже тридцать шесть. Может, ему поздновато в молодежную?

— У нас до сорока лет молодежью считаются. Идите, старшина, выполняйте приказание.

В просторной казарме Колобов не нашел ни командира роты, ни его заместителя.

— Что ж, располагайтесь, ребята, где свободно. Будем считать, что прибыли. Потом разберемся, — предложил Николай.

— Вместе хотелось бы, командир, — сказал Пищурин. — Как-никак, привыкли друг к другу за двое суток, вроде бы своими стали.

— Я уже не командир. Документы ваши сдал в штаб. Теперь мы все в равном положении.

— Все равно до кучи краше б було, — поддержал Пищурина Павленко. — А то тут, я бачу, вольница як у батьки Махно в Гуляй-Поле.

Красовский с Шустряковым промолчали, однако вместе с остальными приняли участие в поиске свободного места на нарах для всей группы. Расположившись, вышли на воздух и уселись отдельной компанией на примятой траве. Пищурин выложил из фанерного сундучка остатки зачерствевшего хлеба и селедки, поделил поровну на всех. Но спокойно позавтракать не удалось.

— Приятного аппетита! — к ним вплотную подошли двое парней крепкого телосложения. Оба — босые, в одних трусах. Жилистые, поджарые торсы. Грудь, руки и даже спина расписаны экзотической татуировкой. — Не скушновато одним питаться? Или вы деревенские?