Штрафной бой отряда имени Сталина
Шрифт:
– Фельдфебель! – крикнул Грубер, – исследуйте рюкзаки и вещи убитых! Я хочу знать, чего у них не хватает!
У штурмгауптфюрера появилось странное ощущение. Ему показалось, что все это с ним уже происходило. И совсем недавно.
С проклятой поляны немцы смогли уехать только затемно. Очень много времени ушло на то, чтобы убрать с дороги вдребезги разорванный мощной противотанковой миной бронетранспортер…
*Вода оказалась только в двух фляжках, остальные были заполнены или поганым немецким шнапсом или не менее поганым коньяком. Ваня хотел было вылить коньяк, но хозяйственный Степан не позволил. Впрочем, две фляжки с коньяком разведчики все-таки вылили –
Ваня прикинул, что от места боя и братской могилы они ушли километров на пятнадцать, так что непосредственная опасность им уже не угрожала. Сели в кружок, защищенные густым кустарником, замолчали. Коловрат вполголоса попросил покурить, его прикрыли курткой, Степан с наслаждением выкурил найденную Колей в кармане убитого немецкого офицера сигару. Молча, не сговариваясь, пустили сигару по кругу, затем Удальцов достал из-за пазухи плоскую металлическую флягу. Отвинтил, принюхался…
– Ой, как будто цветами пахнет, – он вслепую ткнул фляжку в руки Степану, – на, понюхай, ты вроде в этом деле неплохо разбираешься…
– Да, коньяк куда лучше солдатского пойла, – понюхав и для верности хлебнув, подтвердил Коловрат. – Офицерский. Ну что, ребята, давайте помянем наших…
Они молча пили французский коньяк, не зная, что пьют дорогой, редкий коллекционный напиток, прихваченный убитым пулеметной очередью офицером-эсэсовцем из оккупированной фашистами Галлии. Пили, не зная, переживут ли завтрашний день. Пили, чтобы заглушить горящую в сердцах боль, чтобы уснуть спокойно хотя бы на одну ночь после пережитого. У каждого из них стояли слезы в глазах, и каждый, не видя лиц товарищей, думал, что плачет только он.
– Мы отомстим за них, – гулко сказал Конкин. – За всех отомстим. За всю нашу Родину. Лично буду каждую тварь немецкую руками рвать.
– Я теперь понимаю, почему у них столько спиртного, – яростно зашептал Удальцов. – Души свои заливают, нелюди. Если у них еще остались души. Твари проклятые! Кажется, я теперь этого никогда не забуду. Точно не забуду. Нельзя забывать. Победим Германию, убьем Гитлера, вернусь сюда, каждого похороню, как положено… если переживу войну…
Степан зашуршал чем-то в темноте, затем дал ребятам в руки по куску хлеба со шматками сала в целлюлозной упаковке. Все стали жевать. Ваня жевал, яростно кусая, быстро доел и ткнул Степу в плечо. Тот понял без слов, оторвал еще аппетитного свежеиспеченного ржаного хлеба и сала, сунул Удальцову. В животах у ребят громко урчало, только сейчас они поняли, как сильно проголодались. Пока ели, сделали по глотку шнапса.
Над лесом поплыла красная, почти полная растущая луна, стало посветлей. Коловрат упаковал удобный немецкий ранец, завязал клапан. Где-то вдалеке завыл волк, лес наполнился привычными ночными шумами. Удальцов шепотом вызвался дежурить первым, разведчики сговорились и улеглись рядышком, чтобы провалиться в глубокий сон.
Николай тихо кашлянул и стал тормошить засыпающих уже товарищей. Когда те поднялись, протирая слипающиеся глаза, он молча указал им в северо-западную сторону. Вглядевшись, разведчики обомлели.
Там, вдали, за самой линией освещенного красной луной горизонта сияло желтоватое электрическое зарево.
– Там
«Производное» людей
Жестокости объясненье есть,
Имя ему вовсе не честь,
Страх миром правит, и любовь.
Что победит в вечной схватке в кровь?
Солнце палило невыносимо, лежать между камней было сущей пыткой. Николай зажмурился и сглотнул пересохшим горлом. Вода давно кончилась, да и пить ее надо было осторожно. Он плавно поворочался в своей лежке среди огромных валунов, которые, очевидно, принесло сюда еще во времена ледникового периода, снова прижал раскаленный от солнца бинокль к глазам и всмотрелся в происходящее внизу.
Удальцов лежал на огромном каменистом холме, а снизу, прямо перед ним, на огромной поляне располагался концентрационный лагерь, разделенный на много отделений глухими дощатыми заборами с колючей проволокой, пущенной поверху. Чуть дальше за колючкой и бараками в раскинутых палатках квартировали немцы, числом, наверное, не меньше батальона. Посередине палаточного лагеря располагались два шатра, иначе их было и не назвать, потому что, хотя и сделаны они были из зеленой ткани, но были похожи на купола цирков-шапито. Оборудован лагерь был по-немецки аккуратно: палатки тянулись ровными рядами, стояли часовые, несколько бронетранспортеров и танк выстроились в линейку. Рядом виднелась бочка бензозаправки.
Однако внимание Николая привлекал сам концентрационный лагерь. Происходящее там ужасало и притягивало взгляд одновременно. События, которые Удальцов увидел в отделенном от внешней вселенной микромире концлагеря, навсегда запечатлелись в его памяти.
Огромные зеленые ящеры лазали по решетчатой крыше вольера, проявляя чудеса ловкости и скорости. Они прыгали по стенам своей клетки, хватая с пола куски мяса то могучими мускулистыми руками, больше похожими на руки человека, то использовали для этого длинные раздвоенные языки, прятавшиеся между рядами акульих зубов. Именно этих тварей-выродков ребята и повстречали в лесу, когда подошли к сгоревшей деревне всего сутки назад.
В соседней клетке обитали странные шестилапые рыси, длиной, правда, больше похожие на львов. А рядом на солнце развалились огромные гориллоподобные существа. Потрясало Николая то, что от всех этих клеток доносились крики, по тональности и звуку очень напоминавшие человеческую речь.
Он снова почесал голову и потер уши. Увиденное больше всего походило на галлюцинацию, но не верить своим глазам было невозможно.
– Что это за чертовщина тут творится?! – бормотал Коля себе под нос. Внутри у него все сжималось, сердце билось чаще обычного, липкий страх подбирался к груди, но, вздохнув, он заставил себя успокоиться.
Удальцов присмотрелся, но неожиданно лег ничком, опустив голову в заранее присмотренную ложбинку между камней. Он заметил, что часовой ближайшей караульной вышки снова взялся за бинокль. По этому часовому-немцу можно было сверять часы. Он хватался за бинокль каждые пятнадцать минут и ровно пять минут всматривался в холм и близлежащие окрестности.
Этот концентрационный лагерь охранялся очень хорошо. По периметру были вырыты окопы, снабженные мешками с песком, повсюду были грамотно расставлены пулеметы, готовые пресечь любую атаку из леса. Снаружи вдоль ограждения была проведена широкая лента из песка, известная Удальцову как контрольно-следовая полоса, около которой каждый час проходили патрули, снабженные служебными псами.