Штуцер и тесак
Шрифт:
Труженик молота не подвел: не только переделал пулелейки, но и представил образцы продукции, отлитые из трофейного свинца. Я повертел в руках одну из пуль, очистил ее ножом от облоя и примерил к стволу штуцера. Вошла, как родная. Чуть болтается, но в этом времени – обычное дело. От двух до семи десятых миллиметра в минус от калибра ствола – норма для пуль местного огнестрела. Пороховые газы разопрут – и пойдет по нарезам. Руки зачесались испытать, и я отправился к лесу. Неподалеку от опушки слез с седла и пустил Мыша пастись, перекинув поводья через голову мерина. Так не убежит. Сам же выбрал сосну потолще, отсчитал от нее сотню шагов, зарядил штуцер, приложился… Бах!
Приклад ощутимо лягнул в плечо. Чем плох местный огнестрел, так это дымом. Клуб вырывается из ствола, второй – из затравочного отверстия. Попал или нет – не рассмотреть. Приходится ждать несколько секунд, пока дым рассеется. Я закинул штуцер на плечо и отправился к мишени. Попал! Причем, почти в центр. Пуля, сбив кору, глубоко вошла в ствол. Я отломил от ближнего куста веточку, очистил ее от листьев и сунул в пулевой канал. Вошла на длину пальца, а они у меня не короткие. Жаль точней не измерить – нечем.
Зарядив штуцер снова, я отсчитал уже двести шагов, приложился – бах! В этот раз успел рассмотреть, как брызнула в стороны кора. Попал, надо же! Из древнего самопала! Никогда не считал себя снайпером, хотя в армии из «калаша» нормативы выполнял на «отлично». Иначе хрен бы кто дал мне краповый берет. Сходил к сосне. Второе отверстие обнаружилось рядом с первым. Измерил прутиком глубину – почти такая же. Ай, да штуцер! Это я удачно выбрал.
В третий раз я отмерил триста шагов. Росту я небольшого – всего 175 сантиметров, но ноги у меня длинные. Получилось где-то метров 250. Приложился – бах! Проверить результат не удалось: за спиной раздался топот. Я оглянулся – ко мне скакал отряд всадников. Приглядевшись, я рассмотрел Спешнева во главе десятка егерей.
– Что за пальба, Платон Сергеевич? – спросил штабс-капитан, осадив жеребца рядом. – В кого стреляли?
– Пули новые испытываю, – пожал я плечами. – Помните, рассказывал? Вот!
Я протянул ему последнюю из оставшихся пуль. Спешнев взял ее и внимательно рассмотрел.
– Ну, и как выходит?
– Идемте! – предложил я.
У сосны Спешнев слез с седла (он уже неплохо ходил), рассмотрел следы от пуль, затем потыкал в отверстия палочкой.
– Надо с круглыми сравнить, – вынес вердикт.
– Из новых одна осталась, – предупредил я.
– А где брали?
– Кузнец отлил. Вот! – я достал из сумки пулелейку. – Сделал по заказу.
Капитан взял ее и рассмотрел.
– Чернов! – подозвал унтер-офицера. – Бери ее и скачи в усадьбу. Возьми пули, что взяты у поляков, и отлей из них два десятка новых. Заодно зайди к графине и успокой – никакого неприятеля нет, это мы трофейные ружья испытываем. Егерей с польскими штуцерами – сюда!
– Слушаюсь, ваше благородие! – вытянулся Чернов и ускакал.
Пока он выполнял приказ, мы постреляли из штуцера круглыми пулями, загоняя их в ствол шомполом и молотком. Ну нах такое удовольствие! Зарядив раз, я поручил заниматься этим одному из егерей. Круглые пули попадали в дерево, но разброс их возрос. Парочка и вовсе чиркнула по краю, оставив на стволе желтые царапины. (Защитники природы, молчите! Здесь не ваша делянка!) Пробивное действие круглых пуль ожидаемо оказалось хуже – входили в дерево на фалангу пальца.
– Изрядно стреляете, Платон Сергеевич! – заметил Спешнев. – На триста шагов все пули в цель.
– Жизнь заставит – не такому научишься, – ответил я уклончиво.
Тем временем вернулся Чернов с егерями. С ними прискакал и Синицын. Испытания устроили по всем правилам. Из одних и тех же штуцеров стреляли круглыми и длинными пулями, оценивали меткость и пробивное действие. В завершение два самых метких стрелка попытались попасть в толстую сосну (другую, ствол первой уже исклевали пулями) с расстояния в четыреста шагов. С длинными пулями это удалось, круглые пролетели мимо.
– В очередной раз удивили меня, Платон Сергеевич! – подвел итог Спешнев. – Признаться, не верил. Но… – он развел руками и обернулся к фельдфебелю – Синицын! Все пули к трофейным штуцерам перелить на новые. К своим – тоже! Используйте для этого припас к польским пистолетам – его много, нам столько не нужно. Калибр у наших штуцеров другой, пусть кузнец сделает для них пулелейки. Заплати, не скупясь. В бою жизнь спасет. Сам видел: пока один забивает пулю молотком, второй десять раз выстрелить успеет.
– Слушаюсь, ваше благородие! – вытянулся фельдфебель.
– Ступай!
Синицын с егерями ускакали. Я помог Спешневу забраться в седло, заскочил в свое, и мы не спеша зарысили к усадьбе.
– Графиня приглашает нас ужин, – сообщил штабс-капитан. – Ее дочь намекнула, что не прочь послушать чье-то пение.
Он улыбнулся.
– После похорон? – удивился я.
– Так не их же родственников хоронили, – пожал плечами Спешнев. – И не наших. А солдаты… Это война, Платон!
Действительно. Что-то я туплю.
– Аграфена Юрьевна тебе симпатизирует, – продолжил штабс-капитан. – Не теряйся!
Он подмигнул.
– Где нам, дуракам, чай пить? – процитировал я классика.
– Не скажи! – покрутил головой Спешнев.
– Он был титулярный советник, она – генеральская дочь; он робко в любви объяснился, она прогнала его прочь, – продолжил я цитирование. – А я даже не титулярный советник, Семен. Мещанин без чина и звания.
– Зря ты так! – не согласился он. – Сам же говорил: на войне все по-другому. Вот выйдем к своим, я твои пули начальству представлю и про подвиги расскажу. Чтоб за такое не наградили? Вон, Кутайсов, самого подлого происхождения человек, парикмахером и камердинером при государе Павле Петровиче обретался, а стал графом и помещиком. В великой силе был! Сын его, генерал-майор, артиллерией в первой армии командует. А ты герой. Помяни мое слово, Платон! Еще до конца года увижу на твоих плечах эполеты.
«Блажен, кто верует, тепло ему на свете». Получить титул, отираясь возле императора, дело обычное. Но какому-то мещанину при армии… Разубеждать Спешнева я не стал. Похоже, он уверился в моей удачливости. Зачем лишать человека иллюзий?
– Хорошо, – сказал я. – Спою.
Ехали не спеша. Французы нас не подпирали, в деревнях и селах, которые мы проезжали, их не видели и не слышали – по всему выходило, что оторвались. К моему удивлению, егеря довольно прилично держались в седлах. Оказалось, их этому обучают. Егеря в этом времени что-то вроде спецназа. Сделать вылазку в стан врага, разгромить штаб, захватить языка (есть уже здесь такой термин), устроить засаду, вести в бой в лесу, среди болот и кустарников… Они стрелять из-за укрытий, перезаряжать ружья, лежа на спине. Это мне Спешнев рассказал. Еще егеря метко стреляют, в том числе из пистолетов, и этот навык для них главный. В своем времени мне довелось прочесть реальную историю из этой войны. Русский егерь, унтер-офицер, засев в кустах на берегу, метким огнем не давал французам возможности навести мост через реку. Чего только не предпринимали лягушатники! Палили залпами по кустам, где укрывался стрелок, затем подогнали пушку. Не помогло. Целый день один-единственный егерь срывал французам переправу. Форсировать реку им удалось только назавтра. В изломанных кустах на берегу французы обнаружили мертвое тело героя. Это их настолько поразило, что этот эпизод вошел в историю войны.