Штурман дальнего плавания
Шрифт:
Я обрадовался этой встрече. Герман расскажет мне все новости о Ленинграде и мореходке. Когда танец прекратился, иностранцы захлопали. Сахотин самодовольно раскланялся и, держа под руку девушку, направился к выходу.
Я пошел ему навстречу.
— А, Микешин! Здорово. Какими судьбами? — удивленно приветствовал меня Сахотин. — Все тянешь лямку на своей «грязнухе»? Матрос?
— Матрос. Только не на «грязнухе», а на пароходе «Гдов». А ты где и какими судьбами? Капитаном, наверное? — съязвил я.
—
— Алла, — проговорила девушка и подала мне руку пирожком.
— Прости, Аллочка, мне нужно сказать Игорю два слова. Минутку.
Сахотин отвел меня в угол и зашептал в ухо:
— Я ей представился третьим помощником с «Каменец-Подольска». Я там практикантом. Смотри не проговорись. Мировая чудачка! Так смотри!
— Ладно, — засмеялся я, — ты все такой же очковтиратель!
— Ну, Гошка, брось. Встречу нашу надо отпраздновать. Пошли, — примирительно проговорил Сахотин и потащил нас вниз.
Мы уселись за столик в почти пустом ресторанчике. Обычно скуповатый, Сахотин, к моему удивлению, разошелся. Он заказал бутылку шампанского, фрукты и шоколад. Когда вино было разлито по бокалам, Герман торжественно произнес:
— Выпьем за красивую жизнь и любовь, Правда, Аллочка? Тебе здорово не повезло, Микешин. Впрочем, ты сам виноват. Можешь благодарить своего корешка Ромку Сергеева и иже с ним. Плохой он тебе друг оказался. Сам-то он хитрован. Плавает сейчас на Лондонской линии штурманским учеником. Он штурманским, а ты матросом. Ясно?
— Это уже не твое дело. Давно из Ленинграда? — хмуро спросил я, начиная ощущать к Сахотину неприязнь.
— Два месяца.
— Как там наши ребята?
— Никак. Плавают на разных судах практикантами. Только вот Сергеев…
— Дался тебе Сергеев! Молодец. Недаром он одним из первых учеников был. Не чета, брат, тебе… — но я тут же спохватился и добавил: — хотя ты и штурманом плаваешь.
— Можешь со своим Ромкой целоваться, если не понял еще, что он за тип, а я его презираю. Давай замнем.
— Чего замнем?
— Да этот разговор. У нас с тобой разные точки зрения. Был бы со мной, в мореходке бы остался, — хвастливо закончил Сахотин, поднимая бокал. — Ты прости, Аллочка, нас за эти скучные разговоры.
Девушка не произнесла ни слова. Она сидела с таким же застывшим выражением лица, какое у нее было во время танцев, и тупо рассматривала свои блестящие длинные ногти. Она действительно скучала.
А мне уже стало противно сидеть за столом и слушать хвастливую болтовню Сахотиыа. Но он продолжал разглагольствовать, подливая себе и Аллочке шампанского, принимал красивые позы, употреблял английские слова.
Моя рюмка стояла полная. Мне не хотелось пить
— И долго ты будешь матросом? Я на твоем месте давно бы плюнул. Охота концы таскать да гальюны чистить!.. Тоже мне работа, — презрительно смотря на меня, говорил Сахотин.
Ух! Если бы не Аллочка и общественное место, я поговорил бы с ним не так.
— Кстати, барахлишка у тебя заграничного нет под «забой»? — наклонился ко мне Сахотин.
— Какого барахлишка? — недоуменно спросил я. — Рубашки, галстуки, костюмы и т. д. и т. п. Все берем, — засмеялся Сахотин.
Девушка оживилась и в первый раз улыбнулась.
Меня взорвало:
— Я барахлишком не торгую. В купцы не вышел еще. А ты что же, поторговываешь?
— А что ж ты думал, я на свою зарплату такие банкеты буду задавать? — показал рукой на стол Сахотин, зло оглядывая меня. — По-твоему, это тоже плохо? Пару копеек заработать? Плохо?
— Хорошо, — сказал я, вставая со стула. — До свидания, штурман. Мне пора. Когда «Каменец» уходит?
— Дня через четыре. На Ленинград. Ну, пока.
Сахотин небрежно пожал мне руку. Он не задерживал меня. Видно было, что эта встреча не принесла ему удовольствия и тяготила Аллочку.
Я вышел из клуба на залитую электрическим светом улицу. С моря тянуло влажным ветром. Дышалось легко. В бухте блестели огоньки стоявших на якорях судов.
Спустя несколько дней «Каменец-Подольск» ошвартовался бортом к «Гдову».
С парохода сказали, что они простоят недолго, не более суток. Необходимо произвести какие-то сварочные работы, после чего «Каменец» уйдет в рейс.
После нашей последней встречи мне совсем не хотелось видеть Сахотина, но искушение послать матери подарок пересилило.
«Каменец-Подольск», конечно, будет в Ленинграде раньше, чем «Гдов», поэтому я скрепя сердце решил попросить Сахотина передать маме маленький пакет.
В свертке лежали два шелковых платка с напечатанными на них картинками из гавайской жизни. Купил я платки в Гонолулу: один для мамы, один для Жени.
Вахтенный на «Каменец-Подольске», пожилой, горбоносый матрос, с черными с проседью волосами, стоял, облокотившись на фальшборт.
— Где у вас Сахотин живет? — спросил я, поднимаясь на палубу.
— Кто? Сахотин? Этот сачок? Он уже больше здесь не живет, — усмехнулся вахтенный.
— То есть как не живет? А где ж он живет?
— Вот где! — матрос сложил пальцы решеткой. — Попался наконец на спекуляциях. А ты?.. Принес ему что-нибудь?
Он подозрительно оглядел меня с ног до головы, остановившись взглядом на пакете, который я держал в руках.
Я смутился:
— Да нет. Просто так, хотел его повидать. Учились вместе.