Штык и вера
Шрифт:
Случившееся было настолько неожиданно, что подготовиться к отпору кавалеристы не успели. Кое-кто выхватил саблю, только использовать ее в тесноте и темноте оказалось практически невозможно, и офицеры были буквально смяты.
Лишь Стогов, волею случая оказавшийся у окна, не отдавая себе отчета, перевалился через него и оказался снаружи. Один из мужиков выстрелил ему вдогонку, что только подстегнуло поручика в его отчаянном бегстве…
Остальные были обезоружены, избиты, связаны.
Победители выволокли из овина
– Влипли, – подытожил ситуацию Раден.
Остальные молчали, и только корнет Мезерницкий, самый молодой из отряда, изредка стонал. Он был ранен пулей в грудь первым предательским залпом.
Зато снаружи вовсю галдели. Мужики при свете наконец наступившего утра разглядывали добытое, громко возмущались бедностью своих пленных, а заодно и обсуждали, что делать с захваченными людьми.
Чаще всего мелькало предложение «расстрелять». Оно находило поддержку не у всех, и эти сердобольные предлагали свои варианты. К примеру, повесить, чтобы не тратить патронов, а то и просто прирезать или отвести к протекавшей неподалеку речушке и там утопить.
Больше всего старались давешний здоровяк и благообразный «староста».
Пленным оставалось только прислушиваться да гадать, какое из предложений одержит верх.
Скоро к спорящим присоединились пришедшие из деревни бабы, и шума стало значительно больше.
– Что будем делать, Константин Михайлович?
Вязали мужики неумело, и Желтков сумел освободиться от пут.
– Что? – Сухтелен лежал совершенно безучастный, переживая случившееся.
Вахмистр повторил свой вопрос, сноровисто развязывая своего командира.
Через несколько минут кавалеристы были свободными. Только дало им это очень мало. Перевязали раненого Мезерницкого, а в остальном…
Оружия у них не было, выбраться наружу оказалось невозможным. Оставалось, как и прежде, прислушиваться к спорящим снаружи крестьянам да радоваться, что Стогову удалось уйти вместе с самым ценным, что вез с собой небольшой отряд.
А снаружи бушевали страсти. Народ разошелся не на шутку. Судя по звукам, дело едва не дошло до драки, и это при том, что в основном в уничтожении гостей мнение было единым. Не было единства лишь в способах.
Утро окончательно вступило в свои права, а спор все не утихал. Прошло немало времени, пока крестьяне окончательно выдохлись и решили сделать перерыв не то на ранний обед, не то на поздний завтрак.
Толпа у овина рассосалась. Лишь несколько человек остались охранять арестованных: они что-то тихонько бухтели да не без шума поедали принесенную им на пост еду.
Покормить офицеров никто не догадался. Или решили, что нечего тратить продукты на потенциальных покойников. Людей, как и свиней, перед забиванием кормить не принято.
День выдался не по-весеннему жарким. Своенравная природа решила напоследок порадовать обреченных людей, молча ждущих решения своей участи.
В сердцах теплилась надежда, однако она была настолько крохотной, что о ней всерьез не стоило и поминать. За последнее время кавалеристам пришлось быть свидетелями многих расправ, бессмысленных и жестоких. Так почему в их случае дело должно было обстоять иначе?
Между тем площадка перед овином понемногу стала наполняться вернувшимися крестьянами. Еда привела их в добродушное настроение. Не настолько, чтобы помиловать нежданных гостей, однако достаточное для более спокойных разговоров, без криков и взаимных обвинений.
Беседа немного покрутилась вокруг способов по переправке путешественников в мир иной и плавно переключилась на раздел захваченного имущества.
И тут что-то произошло.
По вполне понятным причинам, гусарам было не до анализа собственных ощущений. Навалившуюся сонливость каждый приписал усталости и нервам, но подумал, что подобный казус приключился исключительно с ним.
Опасность помогла справиться с внезапной истомой. Напряжение воли… и на ее место пришла привычная готовность к борьбе.
Снаружи стали стихать голоса, и наступила непонятная неожиданная тишина.
Раден осторожно выглянул в щель в воротах, пригляделся и с явным недоумением повернулся к своим сослуживцам:
– Похоже, все спят.
– Как?!
Поверить в это показалось невозможным. Сначала Желтков, затем Сухтелен приникли к щели и отодвинулись с тем же непониманием.
– Точно. Спят.
– Знаете, господа, вы не поверите, но я бы тоже сейчас был бы не прочь вздремнуть, – признался Ларионов.
– Побойтесь Бога, корнет… – говоря это, Раден едва удержал зевок.
Гусары переглянулись. Что означала всеобщая сонливость, было абсолютно непонятно, однако ничего хорошего нести она не могла.
– Надо выбираться отсюда, пока нас черти не взяли, – Сухтелен, как командир, первым оформил в слова общее ощущение, а Желтков подошел к заколоченному окну и попробовал на крепость преграждающие путь доски.
– Помогите!
Доски оказались прибитыми на совесть, и в одиночку справиться с ними вахмистр не сумел.
– Тихо!
Знакомое позвякивание конской сбруи раздалось совсем рядом. Через несколько мгновений из лесу появился бесконечный ряд повозок с сидящими на них вооруженными людьми. Одеты были люди кто во что горазд. Тут были и серые шинели, и разномастные пальто и куртки, и матросские бушлаты. К тому же многие из седоков были зачем-то обмотаны пулеметными лентами, отчего приобрели нелепый вид.
Часть из них без задержек проследовала к деревне, другие же остановились рядом со спящими крестьянами. Вновь прибывшие проворно соскочили с телег и деловито принялись оглядывать место всеобщей спячки.