Штык и вера
Шрифт:
– У самого такая же ситуация, – признался Сухтелен. – Только ведь если мы все разбежимся по домам, мрак станет вообще беспросветным. Решайтесь.
Видно, серьезным аргумент Георгия он не признавал.
И тут на втором этаже захлопали револьверные выстрелы.
Офицеры дружно рванули на звук, взлетели по лестнице и остановились, не зная, в какой из открытых кабинетов бежать дальше.
Из многих помещений выскакивали юнкера, озирались по сторонам, пытались понять, что же произошло.
– Господа! Все по местам! Тревогу никто не отменял! – звонко выкрикнул объявившийся Кузьмин.
Слова подействовали сразу. Юнкера послушно скрылись на своих постах, а штабс-капитан убедился, что никого больше нет, и поманил офицеров к себе.
Те подошли недоумевая. Кузьмин приглашающе показал на какой-то класс, и вид у него при этом был такой, будто случилось нечто невероятное и очень плохое.
В классе у самой двери лежал Мандрыка. Весь мундир на груди был в крови, а в остекленевших глазах застыло недоумение.
У окна лицом вниз лежал еще один убитый. Рядом с правой рукой (левая была перебинтована) валялся наган, и озарившая офицеров догадка показалась им настолько дикой, что они как по команде уставились на Кузьмина.
– Мы только вошли, а этот… – Кузьмин поперхнулся, но нашел в себе силы продолжить. – Весь барабан почти в упор. Я был чуть сзади. Не успел. Пока пистолет достал…
Он безнадежно махнул рукой.
– Почему? – выдохнул Сухтелен, будто кто-то из присутствующих мог знать ответ. – Хоть кто он?
– Толком не знаю. Пришел днем в школу и остался с нами. – Кузьмин перевернул тело убийцы.
За окном начинало светлеть, и Орловский сразу узнал покойника. Толстые щеки Вагина обмякли, а на шее даже в полутьме виднелись какие-то кровавые следы, не то порезы от стекла, не то укус. Подполковник дернулся, собрался что-то сказать, но мысли промелькнули и исчезли. Вместо них накатилось такое безнадежное отчаяние, что Георгий невольно застонал.
– Всех вооруженных и подозрительных задерживать до выяснения. Помните, среди них с равным успехом могут оказаться и наши соратники, и бандиты. Всех сопротивляющихся уничтожать на месте. – Аргамаков гарцевал перед перестраивающимся в боевой порядок отрядом.
Пехотинцы проворно покинули повозки и теперь разворачивались в цепь, в колонну собирался эскадрон, многозначительно урча подползали броневики, чуть дальше в полной готовности находились орудийные запряжки.
Впереди же, освещаемый заревом пожаров, лежал Смоленск, возможно – центр будущего возрожденного государства.
Аргамаков на мгновение задумался, ничего ли не забыл, и вдруг спохватился:
– А где оркестр? Мы домой идем. Поэтому давайте музыку! Друзья пусть радуются, враги – трепещут!
Оркестр торопливо выстроился в первых рядах, музыканты приникли к инструментам, и полковник, как на параде, рванул из ножен шашку:
– Вперед!..
В класс шумно ворвался Раден, а за ним – Ольга.
– Слышите, господа? Слышите? – взволнованно прокричал барон.
– Что?
– Да вы прислушайтесь! Ну!
И осекся, застыл над полковником.
Но остальные поневоле напрягли слух и услышали.
Где-то очень далеко, на грани слышимости, словно возвещая приход дня, победоносно и бодро звучал неувядающий Егерский марш…