Штык и вера
Шрифт:
А мысли все равно оставались с ним, придавливали к земле, лишали происходящее реальности.
Стогов ни за что бы не сказал, сколько он так брел, когда вдруг из-за поворота лесной дороги почти прямо на него вылетели полдюжины всадников.
Рука поручика дернулась к кобуре и тут же расслабленно повисла.
На плечах встречных светом надежды горели золотом офицерские погоны…
– Так. Овин ваш вижу. Только крестьяне ваши какие-то странные.
Аргамаков не отрывал глаз от бинокля, внимательно
Две войны приучили его всегда тщательно готовиться к любому, пусть даже самому пустяковому бою. Он твердо усвоил, что малейшая неучтенная мелочь может привести к напрасным потерям, и всячески старался избежать их.
Вот и сейчас. Пусть против него были обычные крестьяне, однако Аргамаков заранее послал одну роту с пулеметами в обход и теперь терпеливо ждал результатов.
– Обычные крестьяне, господин полковник, – отозвался Стогов.
– Да? А вы взгляните! – Полковник протянул кавалеристу бинокль.
Стогов припал к окулярам. Ему потребовалось совсем мало времени, чтобы понять кардинальное изменение ситуации.
– Это не они. Такое впечатление, что в деревне заезжая банда. Вон повозок сколько!
– Я тоже так думаю.
Аргамаков давно пришел к тем же выводам, что и молоденький поручик. Оставалось надеяться, что вошедшие в село бандиты – те самые, побывавшие в несчастном Кутехине.
– Ротмистр Ган!
– Здесь, господин полковник! – вытянулся командир эскадрона.
В числе других начальников команд он находился поблизости от Аргамакова.
– Немедленно после первых же выстрелов атаковать деревню! С вами пойдут оба броневика.
– Слушаюсь!
Ротмистр хотел уже идти к своим людям, как перед ним оказался Стогов:
– Позвольте мне.
Ган понимающе взглянул на взволнованного офицера и кивнул:
– Идемте, поручик.
Кавалеристы ушли. Канцевич проводил их своими грустными глазами и тихо спросил у Аргамакова:
– Думаете, в деревне наш недавний флотский знакомец?
– Хотелось бы верить! – искренне произнес Аргамаков. – В противном случае получится, что банд здесь больше, чем мирных жителей. Хотя, – после некоторой паузы продолжил полковник, – отнимать чужое гораздо легче, чем производить свое.
Ожидание не затянулось. Чуть в стороне от деревни зарокотали пулеметы, и Ган немедленно выпрямился в седле:
– Эскадрон! Шашки вон! В атаку марш-марш! – и первым дал коню шпоры.
Все получилось как на заранее расписанных учениях, где противник лишь обозначен условно. Объединенные жаждой наживы и авторитетом предводителя, привыкшие к безнаказанности, бандиты не желали знать о дисциплине и охране. Жестокие к безоружным, они отнюдь не желали рисковать собственными шкурами в борьбе с достойным противником и легко впадали в панику при малейшей угрозе.
Здесь же угроза шуточной не была. Умелый и неожиданный пулеметный огонь уложил на месте немало любителей пожить в свое полное удовольствие, а вид несущейся с одной стороны кавалерии и движущейся пехотной цепи с другой окончательно лишил уцелевших последнего мужества.
Стогов в числе первых ворвался в деревню. Не сбавляя бега коня, он рубанул какого-то убегавшего бандита и устремился к овину.
Рядом со знакомым строением творилось нечто неописуемое. Площадка перед овином была заставлена нагруженными и пустыми телегами, а между ними метались охваченные паникой люди. Другие, те, кому удалось развернуть телеги, лихорадочно погоняли их к лесу. И еще больше было тех, кто безмолвно валялся прямо в грязи.
Впрочем, убиты были не все. То тут, то там среди трупов осторожно приподнимались люди, одетые по-крестьянски, очумело трясли головами, пытались понять, что происходит вокруг. Женщины лихорадочно одергивали юбки, на четвереньках пытались отползти от творящегося на их глазах ада.
И в это пропитанное паникой многолюдье с разгона влетел разгоряченный скачкой и боем эскадрон. Влетел, проложил кровавую дорогу и частью завертелся среди людей и телег, а частью устремился дальше вдогон убегавшим.
Стогов, разумеется, остался у овина. Он проворно покинул седло, отбросил подпирающее ворота бревно, открыл их и сразу оказался в объятиях сослуживцев.
Взаимные приветствия заняли несколько мгновений. Бывшие пленные прекрасно знали, что делать, и сразу бросились подбирать оружие. Но драться было уже не с кем.
Ничего не соображающие местные жители и уцелевшие бандиты тянули вверх руки, а к ним со стороны леса подбегала отправленная в обход рота. Сюда же спешили оба бронеавтомобиля, за ними подпрыгивал на рытвинах легковой командирский паккард, а еще дальше пылили телеги с остальными бойцами аргамаковского отряда.
– Местных в одну сторону, бандитов – в другую! – деловито распоряжался своими пехотинцами Усольцев.
– Отделение агнцев от козлищ, – хмыкнул Раден.
Он только что нашел свое георгиевское оружие, и это сразу привело его в хорошее настроение.
– Знать бы только, кого считать козлищами, – пробурчал Сухтелен.
Несмотря на свой чин, он копался в не разобранном местными багаже, затем обнаружил свой мешок и торопливо полез на самое его дно.
– Помогите, барон… – Сухтелен извлек запрятанные погоны.
Приведение себя в надлежащий вид не заняло много времени. Подъехавший Аргамаков увидел перед собою выстроенную шеренгу спасенных. И пусть все они были небриты, одежда грязна, но это были воины, и шагнувший, рука под козырек, Сухтелен строевым голосом произнес:
– Господин полковник! Группа гусарского полка прибыла в ваше распоряжение! В наличие – офицеров шесть, вахмистр – один, солдат – двое. Один офицер раненый, остальные готовы немедленно выполнить любое боевое приказание. Старший группы – подполковник Сухтелен.