Шулер
Шрифт:
Ребёнок - одна из тысяч шепчущих масок.
Он выглядит как машина. Пирамида исчезла - я осознаю, что она исчезла потому, что я внутри неё. Халдрен не шевелится, словно вовсе меня не видит. Он покоится во сне. Ровная, приятная пустота.
Наблюдая, как он существует в этом состоянии, я ловлю себя на том, что почти понимаю.
Здесь он в безопасности. Здесь он защищён так, как старик не мог защитить его при жизни. Он защищён от чувств, от уязвимости, от переживаний из-за всего, что может навредить ему или заставить ощутить боль. Он может сидеть в этом пустом пространстве, неприкасаемый, потому что серебристый свет гарантирует,
Он может убить мою маму.
Или он может позволить этому случиться, и тоже совершенно не заботиться об этом.
Злость вспыхивает в моем свете. Из меня выходит белая арка, совершенно отличная от сочащихся нитей, затмевающих Халдрена на его металлическом троне. Пламя искрит, вступая в контакт с дрожащими нитями Пирамиды. Оно находит одну из связующих точек.
Воцаряется странная тишина.
Затем запутанный серебристый шар взрывается.
Я слышу треск под этой единственной жемчужиной пламени. Что-то разрушается, начинает падать. Я слышу крики голосов, пробуждённых от коллективного сна. Я наблюдаю, как эта часть Пирамиды рушится в бездну, подобную вакууму. Под связующей точкой, которую я разрушила, все исчезает. Я смотрю, как пропадают огоньки, стёртые из сетевого разума словно ветви, отрезанные от умирающего растения.
Халдрен исчезает.
Я падаю. Я падаю на протяжении долгого, долгого времени.
Пока не вижу лишь одно лицо, одно существо.
Узкая, опустошённая маска смотрит на меня, её глаза напоминают отравленную мочу. Лицо содержит полнейшее понимание, зеркальную глубину. Существо улыбается. Я больше не смотрю на личность. Я смотрю на одного из Шулеров.
«Я вижу тебя, Мост»,– шепчет оно.
«Я вижу, где ты...»
... Я села, хватая воздух ртом и обмахивая голову обеими руками.
Как и тем днём, я обнаружила, что лежу спиной на ковре, но вместо виртуальных звёзд я вижу низкий белый потолок каюты.
Моя голова болит. Это резкая боль, но в то же время ощущение отчаяния.
Я осознаю, что все ещё частично нахожусь в Барьере, и вонзаю ногти, пытаясь заставить себя выйти окончательно.
Как только мне это удалось, мои глаза вернулись в фокус.
Серебристый свет все ещё каким-то необъяснимым образом цеплялся к моей голове, так что я заискрила своим aleimi наружу, пытаясь отделить его от себя.
Все, что я почувствовала - веселье, смех, пока это создание уходило.
Я все ещё сидела там, хватая ртом воздух, когда дверь каюты затряслась от резкого стука. Я повернулась и уставилась на неё, стараясь дышать и подавляя страх, который хотел отбросить меня обратно в Барьер.
Ревик не стал бы стучать.
– Элли?
Я узнала ирландский акцент. Элайя. Мой учитель mulei.
– Какого черта там происходит, лапочка? Что ты делаешь?
Прошли всего лишь минуты. Может, даже секунды.
Белые руки на зелёных зеркалах. Кровь с водой.
Он испытывал жажду. Бл*дь, такую сильную жажду. Все болело, и...
Боль шёпотом пробежалась по моим пальцам. Я держалась за голову, как можно сильнее прикусив язык. Я старалась удержать свой свет внутри своего тела.
– Ага, - выдавила я.
– Ладно. Чего ты хочешь?
Я не помню, чтобы разрешала ему войти, но дверь открылась. Элайя переступил порог в комнату и остановился, осматриваясь по сторонам, словно поразившись странному запаху. Закрыв за собой дверь и склонив голову, он изучал меня.
– Ты чем тут занималась, лапочка?
Я нетвёрдо поднялась на ноги, вздрагивая от синяков после нашего недавнего боя на ринге.
– Жалела себя за то, что мне так отстойно даётся mulei,– сказала я, выдавливая улыбку и стискивая руки в основном для того, чтобы не дать им дрожать.
– А что? Снова хочешь надрать мне задницу?
Он слабо улыбнулся, но его глаза не отрывались от моего лица.
– Ты в порядке?
– Нормально. Что случилось?
– Приказы, - он поколебался, затем посмотрел на постель, как будто даже невольно.
– Согласно им, твоя другая половина будет некоторое время отсутствовать. Я должен составить тебе компанию, пока он не вернётся, - умолкнув, он наблюдал, как я потираю виски.
– Элли-птичка? Серьёзно. Ты выглядишь не очень.
Я вздрогнула из-за прозвища, но не ответила.
Моя мать называла меня так.
Ревик сказал, что много наших мыслей и воспоминаний будут парить вокруг конструкции, и что такова часть последствий от деления конструкции с другими видящими. Я знала, что это ничего не значит. Я много думала о маме, так что да, это логично.
Это все равно заставило меня вздрогнуть.
Все ещё ища что-нибудь, что помогло бы мне сосредоточиться на комнате, я вонзила ногти в ладонь, когда Элайя уселся на кровать лицом к балкону.
Когда пауза затянулась слишком долго, я заставила себя посмотреть на него.
Я никогда прежде не видела его в уличной одежде, разве что мельком через дверь, когда он охранял нашу каюту. У него были разноцветные глаза - один почти чёрный, другой синий, и все же эта комбинация хорошо смотрелась с синими свитером, квадратным подбородком и зачёсанными назад волосами с проседью. Небрежно сидя на краю кровати, сжимая ладони под коленями темно-коричневых слаксов, он выглядел как парень из рекламы туалетной воды или, может быть, телевизионного ролика первоклассного кофе.
Да что такое с этими видящими, почему они все красивые? Все мужчины выглядели как модели. Элайя обладал аурой мужчины, который ни разу не переживал из-за кризиса среднего возраста. Он был слишком занят, ныряя с аквалангом в норвежских фьордах или покоряя Чогори [10] .
Он слабо улыбнулся.
– Это и здорово, лапочка. Хотя реплика про «средний возраст» немного ранит.
Поколебавшись, я решила, что будет нормально сесть. Я позволила своему весу опуститься в плюшевое кресло напротив Элайи.
10
Чогори — вторая по высоте горная вершина Земли. Самый северный восьмитысячник мира. Находится в хребте Балторо на границе Кашмира и Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая, в горной системе Каракорум к северо-западу от Гималаев.