Шумеры
Шрифт:
— Вот и Паша. Вы хотели видеть его…,- заявила, улыбаясь, она.
— Я Павел Васильевич, что вы хотели?
«Опля, первый блин комом. Кажется, я не в ту дверь постучала, но деваться некуда придётся играть роль до конца. И потом не зря же народ говорит, что отрицательный результат, это тоже результат. Тем более разговор должен для меня быть полезным». Люда собралась с мыслями и проговорила:
— Я понимаю, про ранения вспоминать переживать не лучшие минуты, но гремят новые грозы и опять молодые ребята оказываются в подобной ситуации. Если можно, то расскажите, как не потеряли интерес к жизни вы?
— Тем более с таким ранением, как у него, — встряла старушка, расставляя на разложенную вязаную скатерть чашки. — Извините, кручусь на кухне, мой старый холодец заказал. Купила курицу, варю вторые сутки. Похоже, она ещё старше нас, в чьих — то любимчиках, должно быть, долго ходила.
Все посмеялись, придвигая себе поданные чашки.
— Что ты подсказываешь. Наверняка она знает, раз пришла, ведь так?
— Да?
— Ну что ж, рискнём поговорить. Это её заслуга, — усадил он рядом жену. — Депрессия была не рассказать. Слов не хватит и сил. Жить не хотелось. С ней в одном классе учились. Любовь была, как в романах. Всю войну ждала меня, а вернулся из госпиталя, на порог её не пустил.
— Почему? — удивилась Люда.
— Она молодая, красивая, ей жить надо, зачем же любимому человеку гадить.
— Но ведь она наверняка приходила и не отступала, как же вы выкручивались?
— Да, она напирала. А я? Я гнал. Жалость унижает. А именно такое чувство, думал, возникнет у неё, узнай она правду. Вот и говорил, что не люблю. Нарочно обижал, чтоб отстала… Знаете, страшно хотел впустить её в свою жизнь и также безумно прогнать. Вот эти два монстра и боролись во мне.
— И как же она догадалась, ведь это не просто. Руки целы, ноги целы, голова не ранена…
— Пусть сама расскажет.
Люда повернулась к смахнувшей украдкой слезу женщине. Как Мария Фёдоровна?
— Я устроилась в военкомат и, прочитав его дело, выписала всё на листочек. А потом пошла в больницу к знакомому врачу и он мне всё растолковал. Я готовилась к разговору с Пашей целую неделю. Сделала причёску, подвела брови и накрасила губы, побрызгалась «Серебристым ландышем», вот и вся наша такая косметика после войны была, пошила новое платье…
— Тёмно-синее в белый мелкий горошек, — засмеялся Павел Васильевич, — с белыми манжетами и таким же воротничком.
— Паша прав именно такое и пошла. Он много работал, и застать его дома можно было в основном только по выходным дням. Матушка его открыла, обсмотрела меня с ног до головы и повела в комнату к нему, стало быть. Захожу я, а он лежит, книгу читает. Увидел, меня вскочил. Радость тут же спрятал и насупился, но меня уже эта игра его не обижала. Я шею его обвила руками, губами с поцелуем припала и осталась.
— Как остались, ведь что-то вы сказали ему? — уточнила Люда.
— Сказала, что жить без него не могу и белый свет мне немил, а то чего он боится важное в любви, но не главное. Мы приспособимся, главное быть вместе и очень хотеть быть счастливыми.
— И вы приспособились?
— Естественно.
— Подскажите как, если возможно, конечно?
— Наклонись, на ушко пошепчу, чтоб старого моего не смущать, ведь мы другого века люди, — улыбнулась женщина.
— Потрясающе! — выслушав её, покачала от удивления Люда головой. И отхлебнув остывший чай, спрятала своё смущение. «У нас всё могло быть гораздо проще, если б не упрямство Эдика».
— Потери, конечно, с её стороны были, лишила себя материнства, — продолжил разговор Павел Васильевич. — Но я был согласен на то, чтоб она забеременела от другого и родила, мне без разницы, а ей в радость, но она отказалась. Взяли из детдома мальчика, хороший вырос, но вот беда, смерть забрала Авгане. Остались одни.
— А знаете что, — поднялась Мария Фёдоровна, — а ну его этот чай к лешему, давайте по маленькой. У меня есть прелестная рябиновая самодельная наливочка?
Люде так понравились люди, что согласилась. Просидели до вечера. Она обещала навещать их и попробовать разобраться с настойчивыми товарищами из домоуправления. Которые неоднократно пытались подсунуть им на подпись, какой-то мудрёный документ. Попрощавшись, отправилась домой, причём две остановки шла пешком. После общения с этими двумя, пронёсшими трепетное чувство людьми и переливающейся на её глазах из одного к другому большой и светлой любви, в толчею лезть не хотелось. «Потрясающая жизнь идёт рядом с нами, а проходим мимо, не замечая ничего. Скорее всего, это от того, что людей вокруг много и мы привыкаем к этому. Мы вообще привыкли, всё делая наспех и торча днями в компьютерах, недооценивать людей. Умудряемся в городе с многомиллионным населением остаться одинокими. Как эти двое прекрасны в своём большом чувстве. Надо завтра же отпроситься и пугануть там тех сволочей из домоуправления. На борьбу с жеком у стариков нет сил. Вот те, похоже, решили нажиться квартиркой». В театр идти расхотелось. Выйдя на улицу, она позвонила Руслану и извинилась, за не возможность составить ему компанию на просмотр спектакля. Купив по дороге фруктов и в переходе букет ромашек, отправилась домой. Перво-наперво заперла дверь, но, полежав и подумав, вновь открыла, оставив в дверях ключ. Эд вошёл тихо почти не слышно, она почувствовала его присутствие по запаху свежесрезанных белых роз, что легли на её подушку. Поблуждав по её лицу губами, он мрачно прошептал:
— Спасибо, я б убил его, если б увидел сегодня рядом с тобой. А, найдя закрытой дверь, покончил с этой пустой без тебя жизнью.
Она притянула его за шею к себе, уронила рядом на постель…
— Господи, побойся Бога, что ты такое говоришь?…
— То, что есть… Зачем мне жизнь без тебя.
— Я могу включить свет?
— Нет Лю. Я не готов. Ты ужинала или легла голодной?
— Мне вполне хватило фруктов. Видишь ли, я не готовила ужин и совсем не собиралась тебя впускать. Передумала на ходу.
— Вот и славно, что передумала.
— Не уверена.
— Сейчас разогрею потрясающую еду из морепродуктов, — прорекламировал он свой ужин.
Услышав такое, она тут же сморщила носик.
— Если полусырое, то я не увлекаюсь модным нынче сыроедением.
— Вот придумала…
А Люда, зажав в пальчиках носик, прогнусавила:
— Не выкопанных, ни плавающих червяков, я тоже не ем…
— Совсем не то, тебе понравится, — рассмеялся он.
Она смилостивилась.
— Поставь цветы в маленькое ведёрко. Завтра я разберусь.
— Где мне его найти?
— В ванной.
Он ушёл на кухню, а она, закрыв глаза и всё ещё находясь под впечатлением свежести аромата роз, увидела себя вновь качающуюся на его руках под смех листвы деревьев черёмухи и дурмана осыпающихся цветов. Прошёл не один месяц, прежде чем он поцеловал её под тем же деревом, с которого и поймал. Жрецы научили её делить год на 12 равные частей. Каждую такую часть ещё дробить на тридцать равных частей — дней. День, — на 24 мелкие части. Одна часть которого, состоит из 60 совсем маленьких частиц времени. На площади жрецы установили очертя круг каменные часы, солнечный луч, попадая в зазоры между разной величины уложенными в определённой последовательности камнями, показывали на круге время. Каждый мог подойти и посмотреть. Вот и Лю считала, сколько же прошло больших и маленьких частей, прежде чем он решился на это. «Чего удивляться сейчас, если тогда он тоже был тугодум, а она его всё равно любила. Такого белолицего с белой кожей на руках. Интересно, какой он сейчас, должно быть тоже русый, раз напугался, когда я заговорила про светлые волосы?» Жрецы подсказали, что к механизмам связанным со временем надо относиться внимательно, с этим не всё так просто, как кажется. В последствии она не раз убеждалась в правильности их слов. Когда в 1978 году газеты писали о случаи произошедшем с папой Павлом VI, она знала, почему так. В 1923 году он приобрёл будильник и не расставался с ним 55 лет. Ложился и вставал священник по своему безотказному будильнику. В тот момент когда, он без всякой причины зазвонил, папа скончался. А до этого она читала, что был, аналогичный случай и с Людовиком. Только там часы встали.