Шумный двор

Добряков Владимир Андреевич

«Значит, кто-то другой был…» Лешка слез с дерева, нащупал в темноте днище ведра и рядом — ямку от удара ломом. Недоумевающе качнув головой, накрыл днище фанерой и решил покараулить. Он спрятался за дерево и стал ждать. Но кругом было тихо. Лишь по-прежнему шумел дождь. С улицы изредка доносилось натужное фырчание грузовиков. Лешка озяб и, еще раз внимательно оглядевшись по сторонам, побежал домой.

Лена проявляет характер

В почтовом ящике квартиры № 26 если и появлялась какая-нибудь

корреспонденция, то либо по ошибке, либо это были короткие уведомления из университета: просим явиться такого-то числа. А еще реже приходили письма, которых Валентина Григорьевна Зарецкая всегда ожидала и всегда боялась.

Вот почему, увидев утром в почтовом ящике конверт, она побледнела, дрожащей рукой вынула из сумочки ключ и тихо — не дай бог, услышит. Лена! — извлекла письмо.

Что такое — «Лене Зарецкой (лично)»?!

Этого не хватало! Валентина Григорьевна торопливо разорвала конверт. «Совершенно секретно», — прочитала она. Но даже не это поразило ее. В первую же секунду в глаза бросилась буква «к». У буквы сбит нижний усик. Ее машинка!

Волнение было так велико, что она дважды прочитала текст, пока наконец что-то поняла.

Снова открыв дверь, она прошла в комнату. Лена, сидевшая у пианино, спросила:

— Что-то забыла, бабика? — и осеклась, увидев лицо бабушки. — Что случилось?

Валентина Григорьевна протянула конверт.

— Объясни, что это значит?

Теперь и Лена побледнела. Ей письмо? Лично?.. Но, вынув знакомую, ею же напечатанную анкету, все поняла.

— Ничего особенного… Меня попросили, и я напечатала.

Бабушка еще больше поразилась: Лена, ее благоразумная, всегда послушная Лена говорит обо всем этом так, будто она и в самом деле не совершила ничего особенного? Что с ней творится? Под чье влияние попала?

— Значит, тебя попросили. И кто ж это? Позволь узнать.

— Один мальчик… Наш сосед, Саша.

И опять так спокойно: «Мальчик, Саша». Может быть, завтра этот Саша пошлет ее рыть землю, таскать кирпичи, и она так же, не рассуждая, пойдет?

— Но ведь ты должна была знать, — жестко проговорила Валентина Григорьевна, — что я бы не разрешила тебе печатать эти анкеты.

— Наверное, — подумав, ответила Лена.

— И все-таки напечатала! — Бабушка стала нервно сдергивать с пальцев перчатки-паутинки. — Как же это можно расценивать, моя милая? Очевидно, какой-то Саша для тебя дороже родной бабушки.

— Это неправда! Я так не думаю. И что тут особенного? Ну, напечатала. Разве что-то плохое сделала?

— Боже мой! — воскликнула Валентина Григорьевна. — Я не узнаю тебя! Ты стала совершенно невыносима!

— Нет! — Лена тряхнула головой. — Нет, я прежняя. Но я… — Губы ее задрожали. — Но я не хочу быть такой… Ты, наверно, не знаешь, что во дворе меня даже называют монашкой. Да, называют. А я не хочу этого. Не хочу!

И словно с крутой горы сорвалась Лена — уже не могла остановиться.

— Ты думаешь, что меня могут интересовать только французские книги и бесконечные гаммы, гаммы! Почему ты считаешь,

что я должна быть какой-то особенной?! Я хочу быть, как все. Хочу дружить, с кем мне нравится. А ты даже Пенку не пустила. И почему ты распечатала это письмо? Оно же мне адресовано! Мне лично.

— Что ты говоришь! Негодная девчонка! — Валентина Григорьевна топнула ногой. — Сейчас же замолчи!

— Нет, я скажу. Скажу! — Лена поняла, что сейчас скажет все. Скажет самое главное, что уже давно не дает ей покоя. На секунду ей стало страшно, очень страшно. Но не сказать она уже не могла. — Ты думаешь, я не знаю, зачем ты прячешь ключ от почтового ящика. Знаю! Ты боишься, что я могу прочитать письмо отца. Ведь мне все известно — он живет в Днепропетровске. Он много раз писал сюда, но ты не отвечала. Ты его ненавидишь. А я не верю, что отец такой плохой, как ты говоришь. Не верю!

Лена уронила голову на колени и разрыдалась.

А Валентина Григорьевна стояла перед нею, и в виски будто молотком стучало: «Она знала! Знала!..» Ей хотелось опуститься рядом с внучкой и тоже плакать. Но что-то удерживало. Может, те горькие слова, которые бросила ей в лицо Лена. Разве она этого заслуживает? Сколько лет посвятила девочке, все мысли были с ней. И вот — благодарность…

Пошатываясь, Валентина Григорьевна вышла.

Неожиданная помощь

Лешка поставил в углу, возле вешалки, лопату и вошел в комнату. Отец с работы уже возвратился. Он сидел за столом с газетой, рассеянно ковырял в тарелке вилкой.

— Садись-ка, работничек, поешь, — со сдержанной улыбкой сказала мать.

Лешка отправился к умывальнику. По дороге дернул за косичку сестренку Нюську, игравшую с рыжим котенком Зюзей в больницу. Нюська сердито сказала:

— Не мешай! Уколы делаю.

Едва Лешка подставил руки под струю воды, как скривился от боли. На правой ладони белел вздувшийся пузырь. «Вот черт! А всего третий день работаем».

— Эй, докторша, бюллетень можешь выдать?

— У тебя аппендицит? — серьезно спросила Нюська.

— Ха! Стал бы из-за такой чепухи беспокоиться! У меня шестой палец растет.

— Шестой палец? — Нюська вытаращила глазенки.

— Пожалуйста, полюбуйся! Видишь, только начал расти. Еще маленький. И белый, потому что здесь ноготь будет.

Нюська поверила. Первоклашка!

— Мама! Иди сюда! У Леши растет шестой палец!

Мама первый класс окончила давным-давно. Она не поверила. Зато испугалась.

— Горюшко ты мое! Какую натер водянку!

— Чепуха! — сказал Лешка.

— Тебе все чепуха! А знаешь, что от водянки может быть?

Подошел Василий Степанович.

— Ого! Как на худой покрышке вздуло. Видать, крепко потрудился. А ты успокойся, мать. Ничего страшного. Наденет рукавицы, поосторожней будет. Присохнет — заживет.

Нюська поняла, что Лешка ее обдурил, но не обиделась.

— Хочешь, вылечу? — предложила она. — Укол сделаю. Это не больно. Зюзя даже не мяукает.