Шустрый
Шрифт:
— Пасть закрой дезертир! Утром трибунал тебе веревку пропишет, лучшее лекарство от всех болезней, можешь плакаться им сколько захочешь. — он многозначительно покачал дубинкой.
— Да я ничего! Молчу — молчу! — я забился в угол, присел и прикрыл голову руками.
Охранник скомандовал:
— Взяли ребята!
Загремели засовы. Я перевел дух. Вроде бы получилось, скорее всего они лишнюю работу делать не станут. О затоплении доложат, а о том, что Бородатый у меня в камере помер промолчат. Я тоже всегда так делал. Имею в виду общую человеческую неосознанную черту. Каждый знает, что инициатива наказуема. Поэтому лучше молчать и лишнего не говорить, даже без особой причины, на всякий случай. В большинстве случаев, люди так себя и ведут. Толи инстинкт подсказывает, толи еще что. За нечаянно — бьют отчаянно. Тюремщики об этом прекрасно знают, к тому же у них рыло в пуху. Меня надо было в «общую» камеру перевести, в эту посадить Бородатого. Лень-матушка еще никого до добра не доводила. Кто же захочет добровольно признаться, что инструкции нарушил? Начальству про подвал они только утром рассказывать станут, не тот случай, что бы его ночью будить.
Как мне отнестись к истории посла? Если он им был, а не просто: очередной, двинутый узник? С умом он явно не дружил. Кто после такого испытания, разумом немного не повредится? Или даже совсем не сбрендит? Немногие и им потребуется как минимум долгая реабилитация. Что впрочем не избавит до конца жизни от кошмаров. Бред не возникает на пустом месте, значит какие-то предпосылки к нему существовали. Про «Мозгожора» он тоже знал, я ему ничего не говорил. Спасибо мужику за рассказ про кинту, значит не помру! Не факт, но весомая надежда существует. От этих мыслей избавляться надо! О чем я вообще думаю? Трибунал — вот о чем голову ломать нужно! Сил набраться, усталость еще никому ясности мысли не добавляла. Пора подремать.
Утром я был бесцеремонно поднят пинками и препровожден в соседнее здание. Несмотря на то, что позвенеть кандалами мне не удалось, вязали веревками, ситуация мне что-то сильно напоминала. Правда вместо троицы, сидел один мужик в смешной шапочке. Ржать над ней мне почему-то не захотелось, взгляд у него был рыбий, пустой и безжалостный. Кроме него в комнате на стульях сидела парочка офицеров, скромно у окошка пристроились.
— Дезертир из Заречья? Казнить путем повешенья за шею, до тех пор пока душа не выйдет из тела!
— Ваша справедливость! — подскочил офицер. — Зачем сразу вешать-то?! Надо сначала пытать! Если мне будет позволено, предлагаю четвертование!
— И потрошение! — поднялся второй офицер. — Солдаты должны видеть, что ждет предателей долга перед Его Императорским Величеством!
— Позвольте. — возразил первый офицер. — После потрошения, четвертование становится бессмысленным, он ничего не почувствует! И кричать не сможет! Где в таком случае воспитательный эффект оказываемый на военнослужащих?
— Не позволю! Можно будет все сделать одновременно! Палач меня заверил, что делал такое не раз! Пари? На твоего перка с черными перьями в хвосте?
— Еще чего! Сам-то что в залог поставишь? Давай Маурику! Не на время, а навсегда!
— Кого? Маурику?!
Офицеры стали орать друг на друга, брызгая слюной. В акульих глазах судьи появился намек на оживление. Происходящее ему явно нравилось. Думаю, что если бы не должность, он с удовольствием присоединился бы к обсуждению статей перка и неведомой Маурики, а точнее к способу моей казни.
Я откашлялся и сказал:
— Господа! Ваш спор бессмыслен, по одной очень важной причине — я офицер, мне просто отрубят голову. В измене я не замешан, так что не спорьте.
Все трое уставились на меня с изумлением. Ну… примерно как, если бы придорожный столб заговорил. Судья вопросил сам себя:
— Оно говорит?!
Потом целенаправленно поинтересовался у конвоя:
— Опять?! Я сколько раз пояснял, что не терплю возражений в моем трибунале! Почему настой не дали? Снова сами выжрали подонки?! Я знаю кого буду судить следующим! Кто старший? Отвечать!
— Не положен ему настой. После того случая с командиром полка, строжайше запрещено.
— Ясно. — судья заметно поскучнел. — Так ты офицер? Звание? Должность?
— Командир роты, лейтенант Текс Скинт! К вашим услугам!
— Да? А кто такой Шустрый?
— Я! Это мое прозвище.
— Расскажи мне лейтенант, про обстоятельства твоего дезертирства. Почему из крепости сбежал? Струсил?
— Нет. Привезен насильно! Пребывал в беспамятстве! Был ранен!
— И кем же?
— Привезен или ранен?
— И то и то! Не нервируй меня лейтенант! Вы армейцы умом не отличаетесь, но не до такой же степени!
— Прошу прощения, Ваша справедливость! Я немного растерян, не ожидал такого приема. Спешу сообщить безрадостное известие — Заречье пало!
— Да ну! Самая сильная крепость пограничья, взяла и пала? Вот так просто?! Я склоняюсь к мыслям о четвертовании!
— Это правда. Давно ли она выходила на связь? Когда прилетала последняя птица? Получали ответ на запросы? Десятник, который привез меня сюда, должен был передать новости командованию. Да тут изменой попахивает! Офицера сажают в тюрьму, вместо того что бы предпринять меры! Возможно верные сыны отечества еще продолжают сражаться! Думается мне, нас вместе четвертовать будут! Сначала вы меня, а потом вас за предательство империи! Добро пожаловать на плаху! Ваше дерьмо про судебные ошибки, здесь не прокатит. Повторяю — Заречья больше нет!
Взгляд судьи не просто стал рыбьим, он просто заледенел:
— Что скажете господа офицеры? Каков доклад десятника?
— Нес какую-то ахинею, я его в «холодную» посадил, вином от него несло так, что глаза слезились. — доложил один из офицеров. — Одно понял, он какого-то Шустрого привез. Пограничникам из крепости, на нашем берегу показываться запрещено, значит — дезертир! Да будь он хоть три раза офицер — дезертир, однозначно! Я солдат отправил с целью ареста, нашли его там, где и говорил десятник — у лекаря. Сам я не ходил, делать мне нечего по ночам бродить.
— Бумаги? — потребовал у меня судья.
— В тюрьме. Так будете слушать или нет? Какая разница кто проштрафился? Надо что-то делать!
— Действительно — Шустрый! Попридержи перка, шею свернешь! Я здесь решаю — это понятно?
Я кивнул.
— Рассказывай!
— Дня три-четыре назад, точнее сказать не могу, без сознания был, я находился в арсенале. Жил там с разрешения куратора и начальника складов. Произошло что-то ужасное, начался мор, люди умирали и перерождались в ходячих мертвецов. Немногих, на кого напасть не подействовала, сожрали заживо. Мне повезло, я отбился и спрятался на пороховом складе. Взорвал фугас и проскочил к подземному ходу. При этом один из нападавших оцарапал мне руку и занес инфекцию. Я серьезно заболел, но сумел выбраться к реке. Там-то при смерти, меня и нашел патруль. Остальное вы знаете.