Шут и слово короля
Шрифт:
— Я тоже кандриец, — Эдин быстро встал. — Извинись, Ленель. Мы не соперники здесь. Извинись, и скажи другой тост.
Задирать Минта было еще можно, а вот с Вентсивером обычно не связывались. С первых дней в школе на фехтовальных занятиях Эдина ставили лишь против старшекурсников, и очень скоро слава первого фехтовальщика школы приклеилась к нему и осталась на все три года. Природная сноровка и выучка Якоба, да еще помноженные да долгую работу в цирке, сделали свое дело.
— И не подумаю извиняться! — взвился Ленель. — Вы кто? А я внук герцога!
Это он тем более зря сказал. За столом стало тихо, и поднялись, положив руки на рукояти своих клинков, староста курса и двое его помощников.
— В таком случае, милорд, вы должны покинуть нас немедленно. Вы знаете наши законы… милорд!
— Я сольвеннец! И я еще заставлю вас всех подавиться такими словами! — бушевал внук герцога, пока его теснили к выходу.
Нечего было столько пить и распускать язык. Школьное правило железно соблюдалось в этот их последний день: никаких титулов и званий. Назвался лордом — убирайся. Хотя всякому ясно, что, может, и не лордов, но дворян за столом сидело никак не менее половины. И у каждого выпускника был клинок на поясе, хотя в приличных домах мечи полагается снимать, прежде чем сесть за стол. Здесь — другое дело. Зато не все из них имели право у себя дома носить мечи прилюдно. И Эдин, лаская пальцем привычно-гладкую рукоять, прекрасно помнил, что, минуя границу Кандрии, должен будет снять меч с пояса.
Лучший фехтовальщик школы «Большие часы», ха. Безродный кандрийский циркач!
А еще он младший штурман шерка «Саурин». И, может быть, будущий муж леди Аллиель Кан.
Лучше не думать. Лучше пока вообще ни о чем таком не думать…
А внук герцога, конечно, прав — они еще встретятся. И неизвестно как, друзьями ли, врагами, или им просто лучше будет не узнать друг друга? И кого-нибудь из них разделит море и стекло подзорной трубы, и флаги на мачтах, разумеется. Кандрийцев с внуком сольвеннского герцога — почти наверняка. Все ждут, что война с Сольвенной начнется вновь.
Эдин наклонился к Минту.
— Мне надо уйти.
— Э… пойти с тобой?
— Нет, не нужно. Я скоро вернусь.
— Что, и пирога удачи не желаешь отведать?
— Если не приду, захвати для меня кусок.
— Ладно, так и быть — Рай подмигнул. — Понял, не дурак. Хоть до утра не забудь вернуться.
Решил, что он направляется к девчонке…
У входа служанка, с которой Эдин договорился заранее, вручила ему сумку с бутылкой вина, пирогом и большим куском запеченного мяса.
Нет, не было подружки у Эдина Вентсивера. И хоть у многих студентов они были, ради девушек с прощальной пирушки никто не сбегал.
Девушки…
Впрочем, была ведь и Лианна — темноглазая, смешливая ученица белошвейки. Так что поклясться в том, что три года лишь мечтал об Аллиель Кан, Эдин не смог бы. Когда была Лианна, Аллиель не ушла из его мыслей, но стала воспоминанием. Сестренкой. Грезой о будущем. Нет, Эдин не мог бы толково это объяснить, несмотря на долгие уроки риторики в негоциантском курсе школы…
Да, он любил Аллиель Кан, хрупкую светловолосую девочку, которая еще не доросла до свадебного платья. Он помнил ее лишь такой, другой не видел. Гадал — какая она теперь? И недоумевал — неужели в этом ее монастыре не позволяют писать письма? Сам он оставил для нее у Графа пару писем, но ответных не дождался. Может, грезя о владельцах прекрасных замков, эта задавака считает ниже своего достоинства ему написать? Ну а он, тоже из гордости, так и не спросил у Графа, почему нет писем от Аллиель.
Да, он увлекся Лианной, за сестрой которой взялся ухаживать Рай Минт. У них тогда прямо поветрие случилось: все принялись крутить любовь. И да, да, он почти не огорчился, когда Лианну выдали замуж за солидного владельца пекарни. Точнее, огорчался неделю, а потом начались очередные экзамены.
Полчаса быстрым шагом — и хмеля в голове не осталось. И настроения поубавилось, все же городская тюрьма место невеселое, а он именно туда и направлялся — в тюрьму города Тасана. Потому что с некоторых пор там пребывал некий пиратский капитан. А «Морская дева» — не было ее больше. Затонула.
Виной тому, что капитан Кай, который нападал исключительно на джубаранские корабли, оказался в гринзальской тюрьме, также была недавняя война. Точнее, ее последствия. После войны Кандрии с дружественной Джубарану Сольвенной нейтральный Гринзаль из дипломатических соображений присоединится к договору, обязавшему его преследовать всех пиратов во всех морях…
А между тем формально сольвеннский остров Таней, лежавший почти у берегов Кандрии, принимал пиратов с распростертыми объятиями. Воистину, не все просто под небесами.
Так или иначе, после пленения капитана Кая и части его команды морской министр Джубарана прислал ноту гринзальскому герцогу с требованием выдать пирата, но тут вмешались обстоятельства. Капитан был крупным должником в Гринзале, поэтому закон не то чтобы запрещал, но позволял не выдавать его, пока долги не будут погашены. То есть, возможно, никогда. А подвергнуть его пыткам и казни в Гринзале вроде было не за что. И вообще, многим здесь были известны причины личной войны Кая с Джубараном, а кое-кто и без причин не видел в этой войне ничего предосудительного. Вдобавок складывалось впечатление, что на стороне капитана был не только закон. Так что выдача и казнь каперу не грозили, зато его ожидало беспросветно долгое прибывание в тюрьме города Тасана.
Если бы нашлись друзья, готовые заплатить его долги — это лишь дало бы повод выдать его Джубарану. Когда джубаранский министр сам пожелал выкупить заемные бумаги пирата, ему назвали сумму с чудовищным процентом, и он передумал. А надавить на Гринзаль силой ни Сольвенна, ни Джубаран не решались — страна имела сильный флот, да и армия гринзальского герцога тоже заслуживала похвал. И вообще, содружество вольных торговых городов в окружении множества королевств стояло последним поперек горла, но его были вынуждены терпеть, с ним требовалось договариваться.