Шрифт:
ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ. УЛЫБКА АЛЬБИНОСА
К.
Пахнет сыростью, плесенью, давно немытыми телами и застарелой мочой. Он слышит кашель, натужный и сухой, как Великая Пустыня.
– Мы все сдохнем здесь, – сипит тот, кто кашлял. – И не доживем до казни… хе-хе, какая досада!
Касси открывает глаза и мучительно пытается сфокусировать взгляд на том, кто говорит. Получается плохо: глаза затянуты пеленой гноя – в этом сыром затхлом воздухе он словил какую-то
«Штаны испортил…» – отрешенно думает он. Но ему все равно.
Ему все равно умирать.
Жаль, что он так глупо попался. Жаль, что не успел ступить на святую землю, чтобы очиститься и получить шанс попасть в Парадиз. Теперь этот шанс упущен. Он – вор, попавшийся на горячем. Грешник, которому светит прямая дорога в Геенну. О, да, он будет весьма лакомым кусочком! Пожалуй, за право сожрать его душу будет устроено настоящее состязание. Еще бы: душа крылатого в Геенне!
Чья-то сильная и грубая рука хватает его за шкирку и придает вертикальное положение. Носки его когда-то безупречно вычищенных ботинок чиркают по каменному полу, а горло сдавливает воротник кожаной туники – единственное, что осталось с лучших времен.
Лучших ли?
Касси, не замечая боли, торжествующе улыбается. Пусть. Пусть он продал душу Падшему, но зато хотя бы десять лет он был свободен!
– Светлый, кажись, свихнулся, – заявляет тот же сиплый голос.
Его встряхивают, голова безвольно мотается из стороны в сторону, но ему все равно. Со штанов капает рвота, дышать становится все трудней, а заплывшие глаза отказываются смотреть на этот мир.
Пусть. Он достаточно пожил. Пусть. Пусть он сдохнет в этой зловонной дыре в окружении воров, убийц и насильников, но он ни о чем не жалеет.
Интересно, а душе больно, когда ее рвут на части? Говорят, у высших демонов – главных обитателей Геенны, – даже какие-то разновидности есть. Интересно, какой из них достанется его душа?
Впрочем, он скоро об этом узнает. Достаточно просто ничего не делать. Дождаться, когда кожа воротника перетянет яремную вену. Не пытаться дышать. А лучше задержать дыхание и…
Резкая оплеуха заставляет его голову мотнуться так сильно, что он чувствует, как хрустит его шея. Сломалась? Нет. Он все еще чувствует себя живым.
– Приятель, не дури! – этот голос звучит мелодично, и Касси внезапно вспоминает, как выглядит его обладатель. Темный эльф. Раскосые черные глаза, прямые черные волосы и шрам, начинающийся под левым глазом и кончающийся над правым уголком губ. Все они здесь темные. Все. Кроме него.
Касси продолжает безумно улыбаться, и его отпускают. Он падает на каменный пол, больно отбив колени, утыкается носом в грязную миску одного из сокамерников, и его снова рвет. Прямо в нее.
– Да он же болен! – третий голос. Кто это? Кажется, сатир. Или вервольф? Кто из них?
– Может, у него лихорадка?
– Потрогай…
– Сам трогай! Я к этому дурику не подойду! Смотри, как смачно блюет!
Касси становится совсем смешно. Они все сидят в каменной клетке для смертников, какой смысл бояться какой-то заразы?
Кашель, рвотные порывы и смех пытаются вырваться из его горла одновременно, но застревают где-то на выдохе. Он издает какой-то жуткий звук: то ли хрип, то ли стон, то ли еще что. Он скорее чувствует, чем видит, как вокруг него образовывается свободное пространство.
Идиоты. Завтра все равно умирать.
Касси смеется. Пространство вокруг него стремительно расширяется. Он подгибает колени под себя и утыкается лбом в каменный пол. Кружится голова. Может, он действительно болен? Тем лучше. Быстрее сдохнет. Может быть, даже до казни. Смех не утихает, и Касси чувствует, как по его лицу текут слезы.
Душа за свободу. Многие продавались и за меньшее. За деньги. За красоту и привлекательность. За месть. Он же выбрал свободу. Стоила ли эта свобода его души?
Его сокамерники молчат. В установившейся тишине слышатся лишь короткие всхлипы все еще смеющегося Касси.
– Парень, ты это… заканчивай давай, – он слышит сиплый голос троллеорка. – Истерика у тебя получилась забавная, мне даже понравилось, но…
– Оставь его, Скрип, – этот голос Касси незнаком. И он женский. Здесь что, есть женщины?
Слышится негромкий перестук мягких каблучков, и рядом с ним опускается смутная фигура в темном плаще. Касси поднимает глаза, пытаясь разглядеть обладательницу голоса. Как ни странно, ему это удается, и он с удивлением рассматривает ту, что решилась к нему подойти. Фигура скрыта под плащом, но впалые щеки говорят о том, что она, скорее всего, болезненно худа. Ее ярко-зеленые глаза горят озорным огнем, а губы…
Что с ее губами?
Девушка будто пытается улыбнуться, но у нее не получается. Она словно не умеет этого делать. Ее губы изгибаются, складываясь в нелепый бантик или кривясь на одну сторону. Они выпячиваются, сжимаются, но не могут растянуться в простом движении.
Касси часто моргает. Что-то в ней такое есть…неправильное, и дело не в улыбке. Идеальный разрез глаз. Идеальные золотые волосы, ухоженные, несмотря на то, где они сейчас оба находятся. Идеальный прямой нос. Эта девушка выглядит искусственно, будто она кукла. Кукла, от которой Касси не может отвести глаз.
Девушка тоже во все глаза смотрит на Касси. Долго смотрит, как будто изучает его. А потом, наклонившись к нему, она шепчет:
– Хочешь жить?
Касси зачарованно смотрит на ее рот: нижняя губа оттопырилась до предела, верхняя, наоборот, поджата. Создается впечатление, что она просто строит ему рожи.
Хочет ли он жить? Конечно! Чем позже он умрет, тем больше у него шансов посетить святую землю перед смертью и смыть грехи!
Он быстро кивает в знак согласия.
– Хорошо, – губы «куколки» перестают кривиться. Она принимает серьезный вид. – Я могу вытащить тебя отсюда. При условии, что ты кое-что сделаешь для меня, когда мы выберемся.