Схватка за Амур
Шрифт:
– Афанасий, – сказал Попов, – вся надежда только на тебя. Сходи к охотникам, сторгуйся. У нас еще китайка осталась на обмен. Ну, ты цены лучше нас знаешь.
Афанасий посмотрел на Чихачева, которого по праву считал начальником – мичман на класс был выше прапорщика, – тот кивнул:
– Действуй, Афанасий. Постарайся, пожалуйста.
Афанасий очень любил, когда его уважительно просили, – в таких случаях он готов был расшибиться в лепешку, но выполнить просьбу в наилучшем виде. Вот и сейчас он в ответ на слова Николая Матвеевича разулыбался всем морщинистым лицом:
– Афанасий все сделает, однако.
И тут же направился вниз по склону сопки.
Что уж он там говорил охотникам, осталось неизвестным, но те за пять метров красной китайки не только отдали вместительную лодку с веслами, но и сами свозили мичмана, облачившегося по случаю в хранимый в тюке форменный сюртук, на корабль, который к тому времени подошел к заливу Нангмар на расстояние не более двух-трех кабельтовых. Капитан французского барка принял русского офицера весьма любезно, пригласил в кают-компанию, где и выслушал «Объявление» в присутствии своего старшего помощника.
– И давно эти земли принадлежат России? – поинтересовался он.
– Уже больше двух столетий, с тех пор как река Амур была открыта русским путешественником Василием Поярковым.
– Странно, – покачал головой капитан. – Я уже не первый раз прихожу в Татарский залив, но русского офицера вижу впервые. Тем более с претензией на владение этими дикими землями.
– Ничего странного, – заявил Чихачев. – Эти двести лет у России были другие заботы – неоднократные войны с Турцией, Швецией, Пруссией, с вашим Наполеоном… не с тем, кто сейчас президентом, а с его дядюшкой-императором… Америку надо было осваивать, Камчатку, а вот теперь руки и досюда дошли. Уже третий год стоит военный пост в устье Амура, а сейчас посты устанавливаются вплоть до границы с Кореей. Как и на острове Сахалин. Так что не обессудьте, господин капитан, а съемку береговой линии мы вам не разрешаем.
– А я и не занимался съемкой. Мы – китобои и зашли сюда на разведку – выяснить, нет ли в заливе китов. Понимаю, понимаю, – заспешил он, увидев, что мичман уже открыл рот, чтобы высказать протест, – киты здесь тоже под российской юрисдикцией, – в его голосе просквозила едва заметная насмешка, но Чихачев решил не обращать на нее внимания, – но мы же этого не знали.
– Теперь знаете, – сухо сказал Николай Матвеевич. – И прошу извещать об этом не только соотечественников, но и любые встреченные вами суда. Честь имею!
3
Чихачев решил провести детальную съемку рельефа берегов и дождаться вскрытия льда в заливе. Погода стояла солнечная, теплая, к тому же речка Большой Сомон, впадавшая в залив, уже освободилась ото льда и теперь вносила свою лепту в борьбу с зимними оковами. По рассказам охотников-мангунов, залив должен был вскрыться не раньше, чем через неделю. Поэтому мичман со товарищи оборудовал лагерь из трех шалашей, велел Попову вести съемку, а сам на собачьей упряжке отправился в Кизи за провизией, поскольку своя была на исходе и до Петровского ее бы точно не хватило.
Вернулся он 3 мая, когда залив уже полностью очистился. Путешествие было изнурительным: жестокая распутица лишила мичмана собачьей упряжки и забрала у него все силы. Если бы ему не встретился приказчик Березин, шедший на двух упряжках навстречу, неизвестно, чем бы закончилась эта эпопея. Чихачев забрал у него одну упряжку с провизией, а самого Березина отправил в Петровское с докладом для Невельского.
А в лагере его ждал сюрприз в виде молодого человека в матросской форме. Темно-русые кудри его были пересыпаны сединой: видимо, успел многое пережить. Он подошел к мичману, как только тот отдохнул и напился чаю.
– Андрей Любавин, – с заметным французским акцентом представился человек. – Я – русский художник, но долго жил во Франции, потом на острове Таити, в Папеэте. Отсюда и акцент.
– Садитесь, – пригласил Николай Матвеевич. Любавин опустился на чурбачок возле костра. – Я – мичман Чихачев. А как вы очутились здесь, можно сказать, на краю земли?
– Ностальгия заела. На родине никого из близких не осталось, во Франции есть лишь друг в Париже, тоже художник, – грустно улыбнулся Андрей. – А полгода назад умерла любимая жена, от яда какой-то древесной лягушки… – При этих словах лицо Любавина явственно потемнело, черты его обострились, выражая одновременно горе и скрытую злобу. Но это длилось всего какое-то мгновение, в следующую секунду острота изгладилась, лицо приняло прежнее добродушное выражение. – В общем, я не выдержал одиночества. Вот решил любым способом добраться до России. Узнал, что бриг «Справедливость» идет к Камчатке и записался палубным матросом. А после вашего визита на корабль выбрал удобный момент, спустил ялик и сбежал. Можно сказать, не выдержал.
– Странный, прямо скажем, способ вы избрали для возвращения, – вмешался в разговор незаметно подошедший Попов. – Хоть эта земля и объявлена владением России, но она еще не Россия и нескоро ею будет. Отсюда до России, дорогой товарищ, дальше, чем от Таити до Европы. Не по расстоянию, разумеется, а по времени в пути.
– Прошу извинить за любопытство, а что тогда вы тут делаете?
– Мы – люди военные, члены исследовательской экспедиции, – ответил мичман. – База наша на севере, по меридиану выше устья Амура верст на шестьдесят, а по морю и того больше – за сотню. Есть там залив Счастья, а на берегу его зимовье Петровское, вот там и базируемся. Ведем съемку и опись новой территории, собираем сведения по этнографии, геологии, климате, гидрологии – ну, в общем, все, что полагается в экспедиции.
– И карты рисуете?
– Разумеется.
– Так я же могу вам пригодиться как художник, – обрадовался Любавин. – Торопиться мне некуда, главное – быть среди своих, а то эти тропики надоели хуже горькой редьки. Экспедиция когда-нибудь закончится, и тогда я вместе с вами вернусь в Россию.
– Люди нам, конечно, нужны, тем более умеющие рисовать, – раздумчиво сказал Чихачев, – правда, провиант мы получаем только на зачисленных в штат, и того не хватает…
– У меня есть деньги! – воскликнул художник, однако тут же сник: – Но – только франки. Они вам тут вряд ли годятся.
– Деньги сами по себе тут любые не годятся: торговля с аборигенами идет меновая. Но продуктами и товарами нас снабжает Российско-Американская компания – для нее, возможно, ваши деньги что-то будут значить. Впрочем, в конце концов, решать, что с вами делать, будет начальник экспедиции Невельской Геннадий Иванович. Он, разумеется, на базе, а до базы нам еще добираться и добираться. И на веслах, и бечевой. Верст триста, не меньше. Не побоитесь?
– А у меня выбора нет, – весело сказал Любавин. – Бриг-то ушел.