Схватка за Амур
Шрифт:
– Успокойся, контр-адмирал, не допустим. А вы оба делайте выводы – я имею в виду честность и благородство на словах и на деле. И ты, Саша, Николеньке своему, – лицо императора осветилось воспоминанием о первом внуке, – внушай: судить людей не по речам возвышенным, а по делам обыденным. Он – будущий наследник, ему это важно помнить.
– Да, государь, – склонил голову старший сын.
– Что еще интересного ты увидел на заседании комитета?
– Есть одно странное наблюдение… Не знаю даже, как сказать…
– Не знаешь, как сказать, – говори прямо, – улыбнулся отец.
– Муравьев был очень недоволен тем, что сведения об открытии Невельского перестали быть секретом, и намекнул, что в этом повинно министерство иностранных дел…
– Ну и…? – нахмурился император.
– Нессельроде и Сенявин как-то нервно на это отреагировали. Словно виноваты.
– Глупости! – сказал, как отрезал, император. – Об открытии Невельского знали многие не только в ведомстве Нессельроде и Сенявина – и у Меншикова знали, и у Берга, да и у Вронченко тоже. Впрочем, не исключено, что сведения могли просочиться и из Иркутска. Надо сказать Орлову, чтобы Третье отделение тщательнее занималось выявлением шпионов и их осведомителей. А в отношении графа и Сенявина – вздор!
Николай Павлович взглянул на большие настенные часы:
– Ну-с, дети мои, – он хлопнул ладонями по коленям, обтянутым темно-зеленым сукном форменных брюк и встал, за ним поднялись сыновья, – а сейчас будем восстанавливать справедливость.
Император позвонил в серебряный колокольчик – в дверях вырос дежурный секретарь.
– Кто в приемной? – спросил царь.
– Граф Перовский и генерал-губернатор Муравьев, ваше величество.
– Проси!
Царственные особы и ожидавшие приема высшие чиновники появились в кабинете из разных дверей одновременно. В свете свечей засияли золотые эполеты и шитые воротники, заискрились звезды орденов: министр и глава Восточной Сибири явились при полном параде, сыновья царя тоже в мундирах и наградах – лишь император был в рабочем виц-мундире без шитья.
Садиться Николай Павлович никому не предложил, сам во время аудиенции расхаживал по кабинету, останавливался, покачиваясь с пяток на носки.
– Слушаем вас, господа. Вы, Лев Алексеевич?
– Государь, я хочу сказать по поводу журнала комитета…
– А что тут говорить? – удивился император. – Там все написано и подписано. Мне осталось утвердить, и все!
– Ваше величество, я прошу не утверждать решение комитета. Князь Меншиков того же мнения.
– Но там стоят ваши подписи.
– Мы были введены в заблуждение и теперь свои подписи отзываем.
– Вот, значит, как… – Император подошел к окну, выглянул, ангела не увидел и разочарованно крякнул: – М-да… – Отвернулся от окна, покачался с пяток на носки (Николай Николаевич вспомнил, что он точно так же качался, когда сказал ему о назначении генерал-губернатором, и это показалось сейчас знаменательным) и неожиданно усмехнулся: – А твое слово, Муравьев?
– Мое слово в особом мнении, – сказал генерал-губернатор. – Вы его читали, государь. Могу лишь добавить в отношении разжалования капитана Невельского…
– Знаю, знаю, что скажешь, – махнул рукой император. – Я долго думал и теперь могу сказать, что учреждение Николаевского поста нахожу поступком молодецким, благородным и высоко патриотическим. За это жалую его орденом Святого Владимира четвертой степени. Он этой награды был достоин и в прошлом году, но допустил наказуемые промахи.
– Государь, он выполнял мои указания…
– Ты тоже был наказан – лишний год проходил исправляющим должность генерал-губернатора. Невельской нынче заслужил контр-адмирала, однако опять… – Николай Павлович развел руками. – Достаточно, что я отменяю разжалование. Пусть считает, что за один час прошел все чины от матроса до капитана первого ранга. Ни у кого еще не было такой карьеры! – Император засмеялся; его поддержали все, кроме Муравьева.
– И опять же, государь, он действовал с моей санкции, – упрямо сказал он.
Император обернулся к сыновьям, стоявшим в стороне:
– Вот вам, господа, яркий пример того, о чем мы говорили. Только в противоположном смысле. – Они склонили головы в знак понимания. Император взял генерал-губернатора под руку и прошелся с ним по кабинету. – Я тебя понимаю, Муравьев. Будет твой Невельской адмиралом. И контр-, и вице-, а может, и полным. Пусть еще послужит на благо России. И под твоим началом. Не возражаешь?
– Никак нет, государь.
– И запомните все, – император обвел взглядом собравшихся, – где раз поднят русский флаг, он спускаться не должен!
Слова были столь же просты, сколь и торжественны, а торжественность требовала паузы. И все ее выдержали.
После чего Муравьев счел возможным попросить у императора разрешения обратиться к великому князю Константину Николаевичу.
– Обращайся, – несколько удивившись, сказал Николай Павлович.
Муравьев повернулся к контр-адмиралу:
– Ваше высочество, прошу у вас аудиенцию как у председателя Императорского Русского географического общества.
Константин расправил плечи и даже как будто приосанился:
– По какому вопросу, господин генерал-губернатор?
– По вопросу открытия Сибирского отдела общества.
– Хорошее дело! – сказал император. – Только заметь, Муравьев, общество должно быть по-настоящему русским, патриотическим!
– Истинно так, государь.
– Так назначайте же аудиенцию, великий князь, – повернулся император к сыну.
– Да хоть завтра! – как-то по-мальчишески вырвалось у Константина, но он тут же поправился: – Жду вас завтра к двенадцати часам, генерал.
– Ну, кажется, все! – Лицо Николая Павловича неожиданно сморщилось, и он громко чихнул.
– Будьте здоровы, ваше величество! – дружно воскликнули присутствующие.
– Буду, буду. – Император вытер нос и усы большим батистовым платком. – Наверно, и правда, все.
– А как с журналом, ваше величество? – напомнил Перовский.
– С журналом? Ах, да! Александр Николаевич, принесите его из комнаты отдыха.