Шведская сказка
Шрифт:
Вергилий
Эх, и хороша же была фрейлина Дарья Щербатова. Эти тайные встречи, эти ночи, наполненные ароматами любви, эта все поглощающая страсть, а с другой стороны, стареющая императрица, которой нужно все равно уделять внимание, и если не в алькове спальни, то хотя бы присутствовать на скучных советах, говорить умные слова, когда все мысли там, в объятьях прекрасной фрейлины. Как трудно было бедному фавориту Мамонову! Давно весь двор шептался о бурном романе фаворита и фрейлины. Пока только Екатерина была в неведении, погруженная в государственные беды и совершенно бессмысленную войну со шведским кузеном.
Но мир не без
– Сашенька! – начала она ласково, - Вижу в тягость тебе все дела наши скорбные, да и я совсем тебя забросила, не могу, как прежде веселиться. Пьес потешных боле не сочиняем вместе, все какие-то памфлеты пишу в одиночестве. Совсем одолел меня фуфлыга шведский. Да и старею, старею я… а ты все боле скучаешь.
– Что ты, матушка! Ты любой своей фрейлины краше и моложе. – обеспокоился Мамонов.
– Ну уж таки и любой! Тем более, что и правда, в матушки гожусь. – усмехнулась Екатерина. – В общем, Сашенька, решила я озаботиться судьбой твоей. Не век тебе со старухой куковать. Намерена я ныне иначе тебе счастье устроить. И невесту присмотрела тебе подходящую, дабы фамилия твоя всегда благоденствовала. А дочь графа Брюса составляет в России наипервейшую, богатейшую и знатнейшую партию. Женись на ней, Саша! На будущей неделе граф будет при дворе генералом дежурным, так я прикажу, чтоб он с дочерью во дворец явился.
Мамонов побледнел весь, в ноги рухнул царице:
– Матушка! Ежели и правда мне счастья желаешь, то позволь иначе мне выбор свой сделать!
– Как же? – прищурилась Екатерина. А сама вся напряглась внутри. Вот оно! Сейчас все и откроется.
– Не хочу я с графом Брюсом и его фамилией дела иметь. Я давно уже жаждал открыться, уповая на милость твою, да все дела и заботы мешали. Сколь раз хотел, да то одна война, то другая.
– Ну так откройся! – внешне безразлично произнесла царица.
– Полтора года, как смертельно я влюблен во фрейлину твою, Дарью Федоровну Щербатову. – сказал, а сам голову опустил – что-то будет?
Императрица помолчала. Комок горький в горле застрял, не протолкнуть. Аж дыханье сперло. Вот оно что, значит, люди не лгали. Выдохнула, стараясь говорить, как можно спокойнее:
– Ну что ж, Сашенька, могу ли я быть помехой в молодом деле? Можешь считать, что благословение мое получил. А теперь иди, - еле сдерживаясь, произнесла Екатерина, - иди, меня дела проклятые ждут. Совсем одолели. – и отвернувшись, направилась к рабочему столу, ибо слезы жгучие уже навернулись на глаза, вот-вот хлынут, а не хотела царица, чтоб видел Мамонов ее бабскую боль и обиду. Как дверь за фаворитом притворилась, так и дала волю себе императрица. И ревела, и подвывала по-бабски, и кулаком по столу стучала. Кто-то тихонько заглядывал в кабинет, но тут же испуганно исчезал. Наконец, успокоилась, Екатерина. Посидела, повсхлипывала еще малость, загнала боль в себя, поглубже. Снова занялась заботами государственными, ими заслониться хотела от душевной боли. Сашку изгнать-то легко, а вот из души вырвать тяжелее, а еще нужно забыть, да и самой признаться, что старуха она.
Как не крепилась Екатерина, как не пыталась изобразить прежний интерес к делам государственным, к войнам шведской, да турецкой, к интригам английским и прусским, все из рук валилось. Оттого безразлично воспринимала и все известия от армий да посольств получаемых. Здесь на севере все само затихло. Мусин-Пушкин, не понукаемый ныне строгими окликами императрицы, и вовсе замыслил кампанию сухопутную заканчивать.
20 июня 1789 в «Дневнике» статс-секретаря Храповицкого записано следующее: «...перед вечерним выходом сама ее величество изволила обручить графа A.M. Мамонова с княжной Щербатовой; они, стоя на коленях, просили прощения и прощены». Екатерина II, подарив Дмитриеву-Мамонову на свадьбу 100 тыс. руб. и свыше 2200 душ крестьян, удалила его от двора.
Страсть к Щербатовой быстро прошла, а возврат назад уже был невозможен.
«Сашенька» неоднократно обращался к императрице Екатерине II с просьбой разрешить ему вернуться хотя бы в столицу, «поближе быть», но получал отказы. О его дальнейшей жизни известно лишь, что «он был ни тем, ни сем, и ничем-либо вообще; у него было лишь одно развлечение - изводить свою жену, которую он без конца обвинял в том, что она является виновницей его полного ничтожества». Император Павел I, к которому Дмитриев-Мамонов во время «фавора» относился почтительно, по восшествии своем на престол возвел его в 1797 в графское Российской империи достоинство, но не вызвал ко двору.
Клин вышибают клином. Императрица пережила, хоть и тяжело, измену фаворита. Выбор ее пал на 22-летнего ротмистра конной гвардии Платона Зубова, что, томясь часами в караулах мучительных, все высматривал, все мечтал на глаза государыни попасться. «Вместо «милого Сашеньки» теперь появился «дитя, маленький чернушка».
Екатерина воскресла. Она вновь была весела и остроумна, походка. Не смотря на тучность пожилой женщины, вдруг обрела прежнее легкость и грациозность. До войн ли ей вновь стало. С турецкого фронта вести шли отличные – Суворов разгромил турок при Фокшанах, Мусин-Пушкин бездействовал, вместо него со шведами флотские разбирались. 14 июля Чичагов обменялся с Карлом Зюдерманландским небольшой артиллерийской канонадой у острова Эланд. Часов шесть палили и разошлись, особого вреда не причинив. Этим делом для обоих корабельных флотов, можно сказать, кампания 1789 года завершилась. Чичагов, соединившись с Козляниновым, пришедшим из Дании, ушел к своим берегам. Шведы, разок было вышли из Карлскроны, да и назад вернулись, не встретив русских.
Зато отличился галерный флот принца Нассау-Зигена. Пользуясь медлительностью русских, шведы успели захватить устье Кюмени и хозяйничали здесь. Вот и следовало их приучить! Нассау-Зинген загорелся этой идеей.
Правда, надо было отдать должное тем, кто занимался обустройством и снаряжением русского гребного флота. Все из рук вон плохо.
Безбородко возмущался:
– Целый год потратили на вооружение галер! И все неисправно! Ни знания, ни доброй воли ни у кого не было!
Вернувшийся, а точнее изгнанный Потемкиным с турецкого фронта принц Карл Нассау-Зиген, (а ведь друзьями были), уже имел за плечами жаркую схватку с турками в Очаковском лимане. Теперь этот полунемец, полуфранцуз, полуиспанец, человек исключительной личной храбрости и отваги, но и отчаянной безрассудности, вывел в море все, что могло держаться на воде – 75 галер, каек, дубель-шлюпок, канонерок и прочих плавучих средств .
Шведский галерный флот стоял в 25 верстах от Фридрихсгама на шхерной позиции, прикрытой островами, усиленными многочисленными батареями. Проходы были заграждены искусственно затопленными судами.
В помощь русскому галерному флоту подошла вспомогательная «резервная» эскадра адмирала Круза из двух линейных кораблей, двух фрегатов и двух бомбардирских судов. Круз осторожничал, опасаясь подводных камней, а его медлительность вызвала бешеную ярость со стороны принца Нассау-Зигена, что закончилось перепалкой и взаимными оскорблениями. Но поскольку принц состоял в личной переписке с Екатериной, то ему удалось сместить Круза и заменить на генерала Балле, до толе состоявшего во флотских интендантах.