Шведский эксперимент в демографической политике
Шрифт:
Наблюдателей особенно тревожил упадок института брака в Швеции. Если в 1830 г. были женаты 25 % мужчин в возрасте до 25 лет и 48 % в возрасте от 25 до 30 лет, то к 1880 г. эти показатели понизились до 8 % и 40 % соответственно. Аналогичное, хоть и менее резкое падение имело место среди женщин. По общему мнению, до 1850 г. причиной позднего вступления в брак было огораживание общинных земель и распространение мелких индивидуальных фермерских хозяйств, а впоследствии повышение мобильности и неблагоприятное соотношение полов как в сельской местности, так и в городах заставило еще больше ограничивать и откладывать браки.
Более понятной была причина повышения уровня внебрачной рождаемости в период с 1750 по 1912 г. В некоторых сельских районах Швеции существовала достаточно строгая система регулирования половых связей у молодых, вместе с тем допускавшая добрачный секс. Эта практика, известная как frieri – или «ночное ухаживание», – гарантировала, что в случае беременности виновник будет известен и дело почти наверняка кончится свадьбой. Поскольку после 1850 г. жизнь в деревне радикально переменилась, добрачные связи стали более рискованными. После 1912 г. внебрачная рождаемость понизилась, что было результатом распространения знаний о контрацепции и нелегального использования
В конце XIX в. происходили и другие социальные изменения, подготовившие почву для уникальной инициативы Мюрдалей в области демографической политики. Шведское общество, в котором в 1800 г. еще господствовали знать, король, духовенство государственной церкви и жесткая классовая система, постепенно созрело для восприятия новых идей и для народных политических движений. Массовая миграция шведов в Северную Америку после 1845 г. стимулировала мощный приток заокеанских идей и нравов, что разрушающе действовало на традиционный образ жизни. Письма из США, эти бесчисленные Amerikab"oker, т. е. «американские сборники», наполненные рассказами о достоинствах свободных и тучных новых земель за океаном, и влияние эмигрантов, которые после десяти или двадцати лет пребывания в Соединенных Штатах возвращались домой в американской одежде, с американскими манерами и презрением к старой жизни, – все это разрушало влияние традиционной народной культуры. С 1840-х и до конца 1920-х годов прогрессистские американские идеи и подход к жизни почти безраздельно владели воображением шведских крестьян и рабочих. Тогда говорили, что дети «растут, чтобы уехать». Как записал наблюдатель в 1907 г.: «Многие побывали в Америке и вернулись – об этом догадываешься, когда идешь по дороге и видишь на полях мужчин в американской одежде и шляпах с полями, одетых как где-нибудь на ферме в Миннесоте. Многие, и молодые и старые, учат английский язык, чтобы было легче, когда они «попадут» в Америку. Все выглядит как подготовка к эмиграции. Такова и цель образования, и на билет в Америку занять денег легче, чем на дорогу в Стокгольм» [20] .
20
Gerhard Magnusson, цит. по: Florence Edith Janson, The Background of Swedish Immigration, 1840–1930 (1934; New York: Arno Press and the New York Times, 1970), p. 434. * Имеется в виду Mission Covenant Church of Sweden, т. е. Шведская церковь Миссия Завета. – Прим. перев.
Вместе с людьми в страну приходили новые идеи и движения. Например, влиятельное движение «Миссия Завета» [21] обрело законченную организационную форму только в 1878 г. с созданием Шведской конференции «Миссии». Но в США еще девятью годами ранее была организована Шведская евангелическая лютеранская миссионерская ассоциация Чикаго, и американское движение начало присылать в Швецию множество проповедников, которые привлекали людей на свою сторону и спровоцировали позднейший раскол государственной лютеранской церкви. Или вот похожая история. Хотя у ширящегося религиозного неприятия пьянства корни были чисто шведскими, движение за запрет алкоголя сформировалось в шведской общине в Америке, где в середине 1870-х годов был создан Орден добродетельных храмовников (Good Templar Order) [22] . В 1879 г. эта организация пересекла Атлантику и в одном шведском селе был устроен первый из сотен центров Добродетельных храмовников. К 1907 г. в рядах возникшего в Америке Международного ордена добродетельных храмовников состояло более двухсот тысяч шведов, активно боровшихся за запрет продажи пива, вина и крепких спиртных напитков [23] .
21
Имеется в виду Mission Covenant Church of Sweden, т. е. Шведская церковь Миссия Завета. – Прим. перев.
22
Известен также как Великая ложа Скандинавии и др. – Прим. перев.
23
Janson, The Background of Swedish Immigration, pp. 208–209, 219.
Во-вторых, эти народные движения – так называли профсоюзы, движения за трезвость, независимую церковь – сами разрушали традиционный жизненный уклад Швеции, пробивая бреши для нового видения жизни и истины. Как объяснил историк Свен Лундквист, они служили инструментами замены «вертикальных лояльностей», коренившихся в Gemeinschaft, т. е. в традиционном обществе, «горизонтальными лояльностями», обычными для Gesellschaft, т. е. для современной модели общества [24] . Эти успешные протестные движения представляли собой фундаментальный вызов традиционным лояльностям, и их успех означал, что среди трудящихся города и села утвердился новый образ жизни. Уже к 1920 г. в этих движениях числилось, по их собственным данным, 830 000 взрослых членов, и многие их участники состояли сразу в нескольких организациях. В городах профсоюзные клубы служили местом отдыха и индоктринации, а в сельской местности помещения Добродетельных храмовников превратились в центры общинной жизни, где люди, решившие воздерживаться от алкоголя, собирались на лекции, танцы и развлечения.
24
Sven Lundkvist, Folkr"orelserna i det svenska samh"allet, 1850–1920 (Stockholm: Almquist and Wiksell, 1977).
Народные движения способствовали политизации шведского общества. Каждое из них считало, что старое Шведское королевство аморально и что возродить страну можно только с помощью новой нравственности. И каждое предлагало альтернативные «системы нравственности», требовавшие политических реформ. Работа в политических партиях, в движениях трезвости и в независимой церкви давала замечательные плоды в виде продвижения своих кандидатов во Вторую палату Риксдага, шведского парламента. К 1911 г. четверть парламентариев были членами
25
Ibid., p. 299; Sven Lundkvist, “Popular Movements and Reforms, 1900–1920,” in Steven Koblik, ed., Sweden’s Development from Poverty to Affluence, 1750–1970 (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1975), pp. 180–193.
В-третьих, волна религиозного энтузиазма, поднявшаяся в середине XIX в., к 1900 г. выродилась в тяжелый случай секуляризации. Взбунтовавшись против безличной теологии и классовой по своей сути государственной церкви, в 1830— 1840-х годах религиозные миряне обратились к запрещенному законом кружковому изучению Библии и распеванию гимнов. Несмотря на случаи арестов (а возможно, и благодаря им), число таких незаконных тайных собраний множилось, вызвав к жизни секты разного толка. В 1873 г. им удалось-таки продавить через риксдаг закон, даровавший Швеции свободу вероисповедания. Получив новый жизненный импульс от движения за трезвость, в течение следующих 35 лет независимые церкви продолжали расширять свою активность и привлекать новых членов, достигнув пика численности примерно к 1910 г. Однако государственная церковь продолжала претендовать на лояльность подавляющего большинства шведов, и уже в 1880-х годах наблюдатели отметили первые признаки истощения религиозного энтузиазма и нарастающего охлаждения к религии. Преисполнившись решимости не просто сохранить прихожан, но и завоевать их, государственная церковь быстро изменила вероучение в соответствии с модными либеральными принципами: были изданы сборники новых гимнов, новые молитвенники и катехизисы, отвечавшие требованиям пиетистов. Но эта стратегия не сработала. Даже в сельских районах, исторически отличавшихся консервативностью и пылкой приверженностью лютеранству, наблюдатели отмечали рост безразличия к религии, часто приписывая это влиянию импортированного из США материализма. В ХХ в. усиление секуляризации продолжилось, и число еженедельно приходящих к причастию сократилось с 17 % населения в 1890 г. до всего лишь 5,6 % в 1927 г. [26]
26
Janson, The Background of Swedish Immigration, pp. 213–219; G"oran Gustafsson, Religionen i Sverige: Ett sociologiskt perspektiv (Stockholm: Norstedts Tryckeri, 1981), p. 41.
Наконец, последствия революции в промышленном и сельскохозяйственном производстве начали разрушать натуральное хозяйство шведской семьи, объединявшей несколько поколений. При всех региональных различиях расширенная семья оставалась общей характеристикой традиционного шведского образа жизни, особенно среди крестьян-землевладельцев. Изучение двух приходов середины XIX в. показало, что почти 2/3 семей прошли через фазу расширенной семьи, когда под одной крышей обитало три поколения (хотя в любой данный момент лишь треть семей можно было отнести к категории расширенных). В таких семьях дети оставались ценным экономическим активом, а сохранение земли для потомства было признанным обязательством старших [27] .
27
См.: Ingrid Eriksson and John Rogers, Rural Labor and Population Change: Social and Demographic Development in East-Central Sweden During the Nineteenth Century (Stockholm: Almqvist and Wiksell, 1978), pp. 161–166.
К 1890 г., однако, появились признаки ослабления уз привязанности к расширенной семье и наследственному участку земли. Например, к этому году число расширенных семей резко сократилось: теперь 52 % крестьянских вдов жили одни, а столетием раньше таких было всего 25 %. Возможно, это выделение стариков из семьи было связано с растущей практикой undantag, неформального варианта системы пенсионного обеспечения, когда крестьянская чета передавала хозяйство сыну или племяннику с обязательством содержать их до конца жизни. По мере того как сокращалась доля независимых землевладельцев, свою роль могло сыграть и распространение системы statare, при которой землю сдавали в аренду издольщикам. Не менее значительными были последствия того, что у людей исчезало благоговейное отношение к земле, так как старый крестьянский обычай передавать все хозяйство одному сыну стал жертвой притязаний других детей на некоторую часть семейного наследия. Обычным итогом этого была продажа земли с торгов и переезд всей семьи в города или в США [28] .
28
Ibid., pp. 161–171.
К началу 1930-х годов в центре интеллектуальных споров оказался вопрос о причинах падения рождаемости в шведских семьях. Более быстрое, чем в любой другой стране Европы [29] , падение рождаемости в Швеции отчасти можно объяснить необычно низким коэффициентом брачности, а отчасти – стремительной индустриализацией после 1870-х годов. При этом Швеция в годы Первой мировой войны оставалась нейтральной, что позволило ей избежать самых разрушительных социально-экономических последствий. Да и Великая депрессия затронула Швецию не столь значительно, как другие западноевропейские страны. Тем не менее к 1933 г. страна оказалась в самом низу международной демографической шкалы.
29
Только в Австрии рождаемость падала быстрее, чем в Швеции, но Австрия в полной мере испытала военную и послевоенную разруху и «потерю целеустремленности», так что это особый случай. См.: Ivar Iverus, Versuch einer Darstellung der Zusammenhanges Zwischen Bev"olkerungsentwicklung, Familienpolitik und "offentlichen meinung in Sweden (Helsinkikir: Japaino o. y. Sana, 1953), pp. 20–21.