Швейцарские горки. Испанский сапог (сборник)
Шрифт:
– Ах да, господин Иноземцев, вы же русский. Из тех, кто слишком широк и кого Достоевский с удовольствием бы сузил…
– Не отвлекайтесь, Сухоцкий, – строго прервал его Ледников, как это делал сотни раз, будучи следователем.
– Ну, пожалуйста, – не стал обижаться Сухоцкий. – Все было примерно так, как вы описали, но и не так. Дьявол, как известно, кроется в деталях… Так вот. Всеволод Андреевич Абрамов был не только моим учителем, покровителем, но и, если хотите, идеалом и идолом одновременно. Образцом для подражания. Мне нравилось в нем все. В том числе и жена…
Женя выпрямилась в кресле и с недоумением уставилась на
– Это была изумительная женщина, волнующая… Особенно, надо признать, на фоне моей собственной супруги. Но это была не любовь, это было восхищение, которое потом переросло в тягостный неотступный вопрос: почему одному человеку все, а тебе ничего? Этот вопрос поселился во мне и стал жрать меня изнутри, меняя мое отношение к идолу. И смерть его жены ничего уже не изменила. В Америку я уехал в том числе и потому, что хотел сбросить с себя это завистливое наваждение, которое разрушало меня… В России я был обречен быть всегда у него на подхвате, а в Америке у меня появлялись шансы.
Сухоцкий помолчал.
– И я был прав. Бизнесмен из меня вышел покруче… Всеволод Андреевич был слишком самонадеян, порывист и обременен чудовищными обязательствами перед страной, «Импульсом» и тамошними гениями, которые привыкли жить за пазухой у государства и удовлетворять за его счет свое научное любопытство. Да, и тут возникло новое обстоятельство. Евгения Всеволодовна… Как-то раз с ней произошло обыкновенное чудо – гадкий неловкий утенок обратился в царевну-лебедь, очень похожую на мать… Я тогда увидел ее, она как раз кончала школу, и был просто поражен. Причем в самое сердце. Поражен еще и потому, что понимал – она для меня недостижима. Не только из-за разницы в возрасте. Между нами стоял ее отец – Всеволод Андреевич Абрамов, к тому времени уже министр. Он никогда не позволил бы мне даже приблизиться к ней. Он – крупный государственный деятель, она царевна, а я какой-то сомнительный американский делец с неопрятной, ворчливой и толстой женой, у которой вдруг стали густеть усы, и она стараясь привести себя в порядок, стала пить какую-то гадость…
– Вы хотите сказать, что к смерти ее не причастны, а она ушла из жизни по собственной глупости?
– Вы же все знаете… Поэтому какая разница, как она ушла из жизни. Главное то, что было потом… А потом… потом все было именно так или почти так, как вы описали…
– И все же… Кто с вами работал?
– Он представился мистером Доусоном… Благодаря ему, меня освободили из-под стражи, а потом и дела наших фирм пошли в гору. С нами заключали контракты, о которых раньше нельзя было и мечтать…
– Но это было еще до того, как Абрамов стал министром?
– Да.
– А ваш арест за махинации с деньгами, которые выделило американское государство? И суд потом?
– Для меня самого это был удар грома.
– Абрамов уже был министром?
– Был. Разумеется, он передал свои акции в управление своей второй жене, но…
– Но это был удар и по нему?
Сухоцкий кивнул:
– В значительной степени.
– Когда вы поняли, что контракты, которые вам предоставили, ваш арест, суд, освобождение – это все звенья одной операции, целью которой был Всеволод Андреевич Абрамов?
– В какой-то момент…
– И что вы решили делать? Сдавать своего учителя и покровителя дальше?
– Я решил жить. И увидеть, что будет дальше. К тому же Женя… Мои чувства к ней превратились уже в какое-то наваждение, каждая встреча оборачивалась мучительным восторгом…
Ледников бросил быстрый взгляд на Женю. Она слушала, прикрыв глаза.
– Видите ли, я видел, что Всеволод Андреевич стал целью каких-то серьезных игр, которые затеял Доусон. Я мог отказаться в них участвовать, но тогда меня просто уничтожили бы, а операция «министр Абрамов» все равно продолжалась бы. Участвуя же в ней, я мог все-таки чем-то помочь и ему, и Жене. Это был очень серьезный довод. Для меня.
– То есть заманивая Абрамова в Берн, шантажируя его дочь, натравливая на нее каких-то бандитов, вы на самом деле помогали им?
– Так получается. А что касается бандитов, то это была не моя идея. Я считал, что достаточно ареста счетов Жени, но Доусон приказал Грюнвальд усилить нажим. Я этого даже не знал…
– А про Разумовскую вы тоже ничего не знали?
– Я только сообщил Доусону, что из-за нее приезд Всеволода Андреевича может быть отложен. Он пришел в ярость. Но дело было не только в этом. Они что-то про нее узнали.
– Что именно?
– Во-первых, что она ведет какую-то сложную игру. А во-вторых, она раздобыла информацию про дела семейства Винеров, которых курировали Грюнвальд и Доусон. Им это грозило большими неприятностями.
Сухоцкий задумчиво покачал головой.
– Я думаю, они решили, что госпожу Разумовскую надо остановить. Могу честно сказать – со мной они не советовались на сей счет.
– И кому они поручили остановить ее?
– У них тут была для выполнения подобных дел группа албанских бандитов, от которых при случае всегда можно было избавиться. Там еще был какой-то русский. Но они, по-моему, все теперь на том свете. И та женщина, которая была за рулем грузовика. Насколько я осведомлен, с ней расправился кто-то из ваших…
Ледников и Немец переглянулись.
– Боюсь, что не из наших, – покачал головой Ледников. – Когда мы уходили, она была жива… Скорее всего ее просто добили свои, то есть ваши…
Сухоцкий не стал спорить. Видимо, он знал кое-что о нравах людей, с которыми имел дело.
– Ну, меня бы это не удивило. Это страшные люди… Но, кстати, Грюнвальд с самого начала была против радикальных мер, и я был уверен, что все пройдет мирно, без всяких жертв. Но Доусон… Это он устроил так, что ее отозвали в Вашингтон. Мне кажется, еще и потому, что Доусон решил, что операция «Министр Абрамов» приближается к благополучному концу, и не хотел ни с кем делиться лаврами победителя.
– А почему он решил избавиться от господина Ледникова? – поинтересовался Немец.
Сухоцкий вдруг засмеялся.
– А вот это уже была моя частная инициатива! – с вызовом сказал он. – Представляете себе, что я пережил, когда я узнал, что Женя давно и страстно в него влюблена? Больше того, будучи каким-то боком причастным к тому, что случилось с ее по другой Разумовской, я убрал своими руками непреодолимую преграду, что была между ними… Какая насмешка судьбы! Я чуть с ума не сошел… И я решил убрать его. Нет, не убить. Хотя, конечно, можно было бы натравить на вас, господин Ледников, Доусона с его албанскими головорезами… Но я убедил Доусона, что нам не нужны никакие убийства и аварии. И решили просто изолировать господина Ледникова на то время, что нужно на проведение операции по аресту Всеволода Андреевича… За это время я рассчитывал убедить Женю улететь вслед за отцом в Америку.