Сибирь. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия длиною в жизнь
Шрифт:
Третий монах был портной; он тоже вечно сидел с иглой в руке, и только отрывался, когда во двор входил какой-нибудь нищий или богомолец попросить милостыни; тогда он, кряхтя от боли, поднимался на свои больные ноги и ковылял в кухню за горстью муки; и как бы часто ни являлись просители, он с равною невозмутимостью, молча и медленно, направлялся на кухню. Четвертый наш сосед по келье был Ратна-Вала, веселый юноша лет 16-ти, горячий поклонник богов, бежавший в Гумбум из Ордоса тайно от родителей. Одни из этих людей пришли сюда, потому что монастырь есть в то же время и приют для убогих; другие – потому, что рассчитывают в монастырской жизни найти удовлетворение своим духовным потребностям.
Не знаю, – добрую ли память мы оставили по себе у гумбумских монахов, но сами мы о них унесли с собою недурную память.
Пи-Лин-Сы (отрывок из путевых заметок о Северо-Восточном Тибете) [57]
Еще зимой 1884/85 года, которую я проводил в Сань-чуани, я слышал о знаменитом буддийском монастыре Пи-лин-сы, лежащем на берегу Желтой реки ниже Сань-чуани в расстоянии дня скорой езды. Мне рассказывали, что это диво природы и человеческих рук, что там все скалы иссечены пещерами и покрыты изображениями богов в таком большом количестве, что по-тангутски этот монастырь называется Шянба-бумлын; в буквальном переводе это значит: «Шянба десять тысяч», а по комментарию: «Шянба и десять тысяч других изображений». Шянба есть имя божества, которое у монголов известно под именем Майдари, от санскритского Майтрея, откуда иранский Митра. Почему по имени этого божества названа эта местность – будет видно из дальнейшего нашего рассказа.
57
Текст публикуется по изданию: «Исторический вестник», май, 1892 г., т. XLVIII.
Дорога к этому монастырю, говорили, убийственная. Нужно сначала из Сань-чуани ехать по большой дороге и потом свернуть с нее по горной тропинке, по которой мулы могут пройти только порожние, без вьюков. Другая дорога идет ближе к Желтой реке; по ней можно проехать с небольшим вьюком, но эта дорога гориста, то и дело приходится спускаться в глубокие овраги и выкарабкиваться из них на высокие горы. Третья дорога идет подле самой реки, которая в этом месте течет в узком ущелье. Первые две дороги, проходящие по высоким горам, к последней относятся, как железная дорога, проведенная над крышами домов европейской столицы, относится к дороге, идущей по мостовой. Дорога подле реки, то есть самая нижняя, считается самой опасной; она лепится по карнизам над пропастью, в которой с шумом катит свои волны большая и глубокая река, и нередко всадник или мул со всадником вместе летят в пучину и находят в ней свой конец. Безопаснее всего ехать по самой верхней, то есть по большой, дороге; она и ровнее других. Зато последний коротенький спуск к монастырю служит прескверным возмездием за льготы на остальном протяжении дороги. Словом, какую из трех дорог ни выбери, на всех одинаково можно намаяться, особенно если с собой есть какой-нибудь вьюк.
Из Сань-чуани мне не удалось съездить в Пи-лин-сы; осенью 1885 года, возвращаясь в Сань-чуань из провинции Сы-чуань, я должен был близко проезжать от Пи-лин-сы и потому заблаговременно постарался разузнать, с какого пункта на большой дороге, ведущей из города Лань-чжоу в Сань-чуань, удобнее всего свернуть к Пи-лин-сы. Оказалось, что из деревень, лежащих на тракту, ближе всех к монастырю деревенька Сун-чжя-чыр. Дойдя до нее, мы остановились в ней на ночлег с намерением на другой день отправиться в Пи-лин-сы.
Совершенно неожиданно для меня деревенька эта оказалась населенною окитаившимися монголами, совершенно такими же, какие населяют и знакомую нам местность Сань-чуань. Она основана лет десять с небольшим назад во время мусульманского восстания; прежняя родина здешних крестьян находится на правом берегу Желтой реки в местности Тун-шян, где есть несколько деревень, населенных монголами этого рода. Как все тун-шянские монголы, и жители деревни Сун-чжя-чыр – мусульмане. Поэтому наш спутник, лама Серен, уроженец Сань-чуани, несмотря на единство языка и племенное родство с жителями этой деревни, отнесся к ним очень недружелюбно. Десять лет, протекшие здесь со времени мусульманского восстания, были недостаточны для того чтобы заровнять ту пропасть, которую вырыл мятеж внутри здешняго населения. Многие герои того времени еще живы; многие лица, разоренные мятежом, до сей поры не поправили еще свои состояния; все еще целые деревни, даже города, даже сплошные округа лежат в развалинах, не говоря о монастырях и отдаленных кумирнях; многие помнят еще, какую цветущую картину представлял здешний край до восстания, и могут сравнить настоящее запустение с тем, что было.
Многие потеряли в мятеже не только свое благосостояние, но и лишились дорогих их сердцу людей; для этих потерянное было невозвратимо. Две партии в народе, правительственная и бунтовавшая, как будто только временно сложили оружие и готовы при первом поводе вновь вцепиться друг другу в бороду. Лама Серен не иначе называл жителей Сун-чжя-чыра, как ворами, конечно, заглазно. «Скажи ворам, чтоб они закрыли окна ставнями», – отдавал он приказание нашему слуге, тангуту Гендуну.
Что до меня касается, я был обрадован тем, что еще раз встретил тун-шянцев; проходя через местность Тун-шян осенью 1884 года, я не имел времени записать ни одного тун-шяньского слова, а потому в Сун-чжя-чыре я сейчас же собрал около себя толпу местных крестьян и пополнил этот пробел. Монгольское племя, живущее оседло в долине Желтой реки между городами Лань-чжоу и Уян-бу, отличается разнообразием говоров; отъедешь двадцать верст, и новый уже говор; в особенности отличаются говором монголы-мусульмане от монголов-буддистов, вероятно, по той причине, что между ними не бывает смешанных браков.
На другой день наш караван и при нем моя жена отправились далее по большой дороге в Сань-чуань, а я и лама Серен без всяких вьюков поехали в Пи-лин-сы, до которого от деревни Сун-чжя-чыр считается не более десяти ли (пяти верст). Хозяин дяня [58] , в котором мы ночевали в деревне, проводил нас сажен двести от деревни, чтобы указать на башню, торчащую на одной из соседних горных вершин; около этой башни мы должны, по его словам, найти тропинку, которая сведет в овраг, а по оврагу мы прямо и попадем в Пи-лин-сы. Тропинка найдена, и мы начинаем по ней спускаться в овраг, дно которого мы видим глубоко-глубоко внизу. Это было ранним утром; солнце еще не вышло из-за гор или, по крайней мере, из-за туч, собравшихся на востоке; тень еще лежала на горах, а в овраге было и еще темнее. Спуск был дьявольский; рассказы, слышанные мною в Сань-чуани, не преувеличивали нисколько трудностей, с которыми соединено путешествие в знаменитую обитель. Иногда мулы, хотя и были порожние, потому что мы спускались пешком и вели их в поводу, по крутизне дороги не хотели идти; узенькая тропинка местами прерывалась глубоким провалом, какие часто образуются в лёссе, и была срезана покато к пропасти.
58
Дянь – постоялый двор.
Спустившись на дно долины, мы очутились в местности совершенно особенного характера. Деревня Сун-чжя-чыр лежит между плоскими лёссовыми горами; здесь нас со всех сторон обступали высокие отвесные скалы.
По всей долине Желтой реки от города Лань-чжоу до города Гуйдун залегает формация красных песчаников и конгломератов, прикрытая сверху массою лёсса. Находясь внутри страны, подальше от значительной реки, нижней красной формации нигде не видишь; повсюду один лёсс; красная формация обнажается только у берегов Желтой реки и в долинах побочных рек. Но везде она представляет однообразные красные обрывы вроде непрерывно тянущихся отвесных стен. Здесь, в Пи-лин-сы, не то. Здесь красная стена, которая протянулась вдоль реки, разорвана поперечными оврагами и раздроблена на отдельные скалы, между которыми часто, особенно ближе к реке, встречаются удивительные столбообразные и кеглеобразные формы. Эти формы кажутся искусственными.
Кроме внешнего очертания, здешним скалам еще более придают сходство с искусственными сооружениями их гладкие, как гранит, стены. В одном месте вы видите высокую, до 20 сажен высоты, пятигранную башню; в другом – несколько таких башен как бы составляют одно общее целое; большая, средняя остроконечная вершина с прилепленными к ней кругом другими такими же остроконечными вершинами меньшей величины делают эту группу скал похожею на колоссальный храм; точно перед вами оболваненный, но не разделанный в подробностях готический собор. Проходя далее по оврагу, вы оставляете сбоку узкий промежуток между двумя высокими отвесными скалами, такой же тесный и такой же темный, как улица в старом немецком городе. В нижнем конце главного ущелья, по которому мы спускались, там, где оно выходит на долину Желтой реки, стоят две отдельные скалы вроде обелисков или колонн, оставшихся от развалившихся колоссальных ворот.