Сибирь
Шрифт:
Насимович задумался, разведя длинными руками, сказал:
— Эта неожиданность вносит серьезную поправку в наш план.
— Почему?
— Ради безопасности мы решили посадить тебя в поезд на площадке Предтечеиская, верстах в семи от города. Не потащишь же ты тюк на спине.
— Унесу.
— Приметно.
— Как же поступить?
— Придется вариант переиграть. Есть еще одна возможность. В течение ночи подготовим. Раздевайся, товарищ Гранит, попей чаю. Маша, угощай, пожалуйста, гостя. Он, поди, проголодался с дороги.
Из другой
Едва Насимович и Акимов сели к столу, чтобы не только попить чаю, но и поговорить, в ставню окна, выходившего во двор, постучали. Судя по стуку три удара и еще три удара, — кто-то пришел из своих.
— Дуся пришла! — воскликнула Маша, устанавливая на стол горячий самовар.
— Я сам, Маша, встречу. — Насимович накинул пальто на плечи и вышел.
— А я вас видела. На карточке у папки. С такой огромной щукой. Там вы другой — без бороды, совсем молодой, — сказала Маша и, взглянув на Акимова исподлобья, подарила ему чистую, кроткую улыбку.
— На карточке у папки… У какого папки? — недоумевая спросил Акимов.
— У моего папки. У Лукьянова Степана Димитрича, — усмехнулась Маша и, прищурив глаза, внимательно смотрела на Акимова.
— Да вон вы кого мне напоминаете! — повеселел Акимов. — А я смотрю на вас и никак не могу припомнить, на кого вы походите… Ну рад, очень рад познакомиться с вами. Степан Димитрич — давний мой друг.
Дверь открылась, и Насимович, поддерживая под локоть, ввел еще одну девушку.
— А это Дуся, моя сестра, — сказала Маша и, подскочив к сестре, приняла от нее платок, закрывавший голову, и суконное синее пальто с белым заячьим воротником. Повесила на гвоздь в уголке.
Дуся очень походила на Машу. Тот же рост, такое же круглое лицо, такие же большие, настороженные глаза. Даже волосы и те были туго собраны в толстую косу, как у сестры. И одета Дуся была в точности как сестра: на ногах черные валенки, платье из бумазеи — желтая полоска на светло-коричневом фоне, желтый воротничок из крашеной нитки.
— Ну, Дусенька-лапушка, спасибо, что прибежала.
Вдвоем с Машей вы быстро со всей работой справитесь, — не скрывая удовлетворения, говорил Насимович.
Дуся как-то испуганно посматривала на Акимова, явно стесняясь его. Она прошла в другую комнату возле него боком и весьма поспешно. И в этой ее стеснительности и было, вероятно, единственное различие с Машей.
— Наша наборщица, — шепотом сказал Насимович, провожая Дусю благодарным взглядом. — А кстати, товарищ Зося не переправила нам текст листовки?
— Привез. Вот она. — Акимов достал из кармана листок бумаги, подал Насимовичу.
— Посмотрим, посмотрим, —
Дочитав листовку, заторопился в другую комнату, откуда слышался приглушенный говор сестер. Затем там все стихло, через минуту раздались тяжелые и глухие звуки, которые возникают, когда открывается у входа в подполье тугая крышка.
"Э, да у них тут типография", — мелькнуло в голове Акимова, и он навострил уши, чтоб поймать хоть какойнибудь признак предприятия. Но в-доме вдруг стало так тихо, что у него зазвенело в ушах.
Вскоре Наспмович вернулся. Он достал из тайника паспорт Акимова и конверт с деньгами.
— Это, товарищ Гранит, ваш вид и ваш капитал.
Все тщательно осмотрите.
Акимов развернул паспорт. Надо было приучить себя к мысли, что он отныне не Акимов Иван Иванович и уж тем более не товарищ Гранит, а Константин Константинович Побельский, работающий в Иркутске доверенным Шведско-датской телефонной компании, выполняющей в ряде городов России контракты по сооружению телеграфных пунктов и телефонных станций.
Акимов знакомился с документами из спеша, обстоятельно. Особенно тщательно рассмат]" твал он штамп визы на выезд. Не всплывет ли поддетка? Пристально осмотрел он шведские деньги — изрядно уже потертые казначейские билеты с изображением одного из королей Швеции — нелюдимого, мрачного старика, довольно подозрительно смотревшего из-под нависших бровей на каждого, кто пытался брать его в руки.
— А ведь одежда-то у тебя не подходящая к такой дороге, товарищ Гранит, — сказал Насимович, когда Акимов закончил осмотр документов. — И учти, внешность также изрядно запущенная.
— Таежник, человек тайги! — засмеялся Акимов и беспомощно развел руками.
— Ну ничего, найдем выход, — помолчав, сказал Насимович. — Волосы твои слегка я облагорожу. И не беспокойся, сделаю это не хуже любого парикмахера.
В юности в Варшаве работал я учеником у одного знаменитого мастера. Занимался этим делом неоднократно и позже, — добавил Насимович, заметив недоверчивый взгляд Акимова. — А вот костюм, пальто… Ведь не полезешь же в спальный вагон в полушубке, в стеганых штанах и в разбитых пимах… Не предусмотрели, черт возьми! Очевидно же было, что потребуется одежда…
И вот же — вон из головы… — Насимович постоял в задумчивости, что-то взвешивая, и вдруг, обретя уверенность, с лихостью щелкнул пальцами: — А ну-ка, товарищ Гранит, прикинь на себя мой пиджак и пальто.
— Раздевать ближнего — невеселое занятие. — Акимов нерешительно встал, смущенно опустил плечи, но другого выхода действительно не было.
Пальто и пиджак Насимовича оказались впору Акимову. Конечно, сидели они на Акимове не идеально — Насимович был крупнее, в плечах шире, немного выше, но кому пришла бы охота всматриваться в некоторые несовершенства одежды доверенного Шведско-датской телефонной компании?