Сибирь
Шрифт:
Толпа осматривает два заплечных мешка Шубниковых. Один с пушниной, другой с битой птицей для дома. Острословы удовлетворены, похваливают Шубниковых, желают Савелию и Настасье удач в зимнем сезоне охоты. Через две-три недели охотники потянутся в тайгу снова.
— Степан Лукьянов с артелью идет! — перекрывая Гул толпы, слышится чей-то голос.
Интерес к Шубниковым гаснет, как искорка под дождем. Савелий пытается попрощаться с толпой, но его никто не слушает. Медленно, шаг за шагом, Шубниковы удаляются
По оживленному говору, по напряженному ожиданию Катя догадывается, что толпа ждет от Степана Лукьянова чего-то необычайного, исключительного. Вероятно, так происходит не первый год. Люди привыкли к этому. Катя слышит воспоминания о прошлом. Случалось, что Степан поражал своих односельчан, да так, что западало это в их памяти надолго. Пять медвежьих шкур приволок он однажды, а в другой раз — трех рысей.
— Ну-ну, поглядим-посмотрим, как нонче блеснет Степаха! переговариваются в толпе.
— Кать, папка мой идет. Вот тот, в папахе, — шепчет в ухо Maшa.
Она переговорила с Тимофеем и теперь будет ждать вечера. Можно не расспрашивать Машу: голос выдает ее. Она довольнехонька, рада. Катя чуть улыбается, в голове мелькает: "Не зря хоть тащилась со мной в деревню. Повидались!"
— А кто с ним? Кто они? — спрашивает Катя.
Она уже давно заметила, что Степан Лукьянов идет не один. Примыкает к нему, тянется за ним живая цепочка. По очертаниям, по манере ходьбы Катя угадывает, что идущие за Степаном не взрослые мужики, а малолетки.
— Набрал нынче папка артель из ребятишек. Что делать? За одних матери просили, другпх сам поназвал.
Раньше он парней и мужиков в тайгу водил, многих обучил промысловому делу, — объясняет Маша.
Катя неотрывными глазами смотрит на Степана Лукьянова. Он шагает по обочине дороги. Мохнатую папаху сдвинул на затылок, переговаривается со своими малолетними связниками, сдержанно посмеивается.
Степан одет по-таежному: бродни на ногах, просторные штаны заправлены в длинные голенища. Суконная на подкладке тужурка опоясана патронташем.
Когда он подходит к толпе вплоть, Катя рассматривает его лицо. Степан красив зрелой мужской красотой.
Голова его посажена гордо, чуть вскинута над грудью.
Серые глаза пристальны и веселы. Прямой нос, плотно сомкнутые губы, открытый лоб придают лицу волевое выражение. Борода у Степана короткая, русая, волос в мелких витках. Усталость легла в морщинках под глазами. Кожа лица свежа, розовата, слегка покрыта испариной.
— Здорово бывали, земляки! — негромко, но отчетливо произносит Степан.
Заводилы-острословы тут как тут. Бойко, наперебой друг другу отвечают Степану, а сами забирают его в круг.
— Ну как, Степан, твоя удалая артель? Славно потрудились? Чтой-то пригасли твои орлы, опустили крылья? — слышится из толпы.
И в самом деле, вид у ребят не лучший. Усталость валит их с ног. Отшагали они за вчерашний день
— Добрая артель подобралась! Кого ни возьми — каждый охотник, внушительным тоном говорит он.
Но толпа не очень-то верит словам.
— В мешках-то у вас шкуры или, может, моху набрали? — не унимаются острословы.
— А ну-ка, Спиридон, раскрой поклажу! — распоряжается Степан и помогает парню из своей артели снять с плеч туго набитый мешок.
Степан вытаскивает из мешка охапку пушнины, встряхивает ею перед взорами толпы. Слегка хрустящие шкурки распрямляются, и все видят, как повисают хвосты белок, колонков, горностаев. В толпе удивление, возгласы, одобрительный свист.
Степан прячет пушнину в мешок, выпрямляется, помогает Спиридону, рослому конопатому подростку, водрузить мешок снова за спину.
— А как делить, Степаха, добычу станешь? Сосункам-то дашь чего-нибудь или нет? — слышится из толпы. Степан узнает по голосу, кто это спрашивает. Лавочник Прохор Шутилин. Каждый в селе знает, что жуликоват Прохор до крайности. Обмеривает, обсчитывает. Не раз уже его ловили за руку и даже, случалось, били по морде.
— К тебе, Прохор, за наукой не приду. По твоему счету, два да два пять, — незлобиво говорит Степан.
Громкий хохот покрывает слова Степана.
— Поднес охотничек под самое дыхало!
— Прохор, спроси у Степана еще про что-нибудь! — подзуживают острословы.
Толпа ликует. Посрамленный Прохор прячет глаза, бормочет ругательства.
Степан обнимает дочь, жмет руку ее городской подружке, заглядывая ей в лицо.
— Как тебе, Катя, наша Лукьяновка по нраву пришлась?
— Бойкое, шумное село, Степан Димитрич! — отвечает Катя и только сейчас замечает, что один глаз у охотника с синеватым отливом, а другой с коричневым.
Катя еще не знает, что Степана в Лукьяновке по-уличному зовут Разноглазым и удачи его в тайге объясняют этим же. "У него и зенки-то сотворены по-особому.
Светлый видит днем, а темный — по ночам. Попробуй за ним угонись", слышит Катя голос бабы, доносящийся из толпы, которая провожает Степана с артелью далеко за мост.
Толпа наконец отстает. Степан возвращается к начатому разговору:
— До войны-то шибко веселый праздник был у нас в этот день. С утра охотников встречают, днем бега на конях, стрельба по целям, а вечером гульба. Нонче не то. Третий год как присмирел народец. Изнурился. Поредел. Что там, Маша, в газетах-то пишут? Скоро, нет ли замирение выйдет? А писем оттуда все нет?