Сибирский эндшпиль
Шрифт:
Мак-Кейн заинтересовался Гоньярешем, венгром, который жил в одной секции со Смоваком и Воргасом. Его часто отправляли на работу в ось. На официальных схемах "Терешковой" за стыковочными узлами в центральной части станции располагались ядерные реакторы, производившие энергию для основных генераторов и побочное тепло для нужд производства. В менее официальных сообщениях указывалось, что объемы производства на оси меньше, чем официально объявленные, а оставшееся место занято совершенно другими конструкциями.
–
– поинтересовался у него между прочим Мак-Кейн.
– Разным. Иногда перетаскиваем грузы на складах. Иногда чистим резервуары, стенки отскребаем, чтоб покрасить.
– На складах? Ты имеешь в виду - за стыковочными узлами, рядом с реакторами?
– Ну, иногда, да. А что?
– Как все журналисты - вечное любопытство. Я просто попытался составить себе ясную картину станции. Кто знает? Может быть, когда нибудь придется писать об этом. И кстати, я, наверное, смогу убедить своего издателя выделить несколько зачетов за несколько деталей... если они будут ценными.
– Понятно... А какие детали?
– Ничего особенного. Что где внутри, расположение отсеков. Что там за система безопасности. Может быть, одна-две схемки?
– А о какой сумме мы говорим?
– Какая сумма будет достаточной?
– Ну, может быть... Я подумаю.
Оскар Смовак потер свою лохматую фиделевскую бороду, приглядываясь к Мак-Кейну, стоявшему на площадке перед блоком В. Немного помолчав, он заговорил, его обычно громкий и резкий голос был приглушен:
– Ну, и что ты видишь?
Мак-Кейн обернулся.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты наблюдаешь за людьми, ты думаешь. Говоришь мало. На что ты смотришь?
– Я просто смотрю за людьми.
– Это обычная привычка среди журналистов?
– Наверное. Как ты напишешь о том, чего не видел?
– Брось. Ты не журналист, Лью. Я просто хочу сказать... если я чем-то смогу помочь, я помогу. О'кей?
– Помочь? В чем?
– Что бы ты ни замышлял.
– Если я что-то начну замышлять, я буду иметь тебя в виду.
Смовак вздохнул.
– Да, я знаю, трудно решить, кому верить, кому нет. Но все-таки, что бы это для тебя ни значило - у меня есть информация об американке, с которой ты сюда попал.
Мак-Кейн резко повернулся к нему. Смовак продолжал:
– Она была в камере строгого режима в блоке D до последней недели. Потом она заболела и ее отправили в больницу. С тех пор она не возвращалась.
– Кто тебе это сказал?
– Один друг из другой камеры. Он трахается с восточногерманской девкой из той камеры, где сидела твоя американка. Похоже, ей было нелегко.
– Ясно... Что ж, спасибо, Оскар. Если мне понадобится твоя помощь - я дам знать.
Боровский, поляк, предупредивший Мак-Кейна за несколько минут до инцидента с Майскевиком. Однажды Мак-Кейн спросил его:
– Откуда ты знал?
– У меня было ощущение, что этим вечером они хотят кого-то вздуть. Я прикинул, и решил, что это - ты.
– А как получилось, что меня оставили в покое потом?
– Ты мог рассказать о его методах. Наверное, он подкупил кого-то наверху, чтобы дело не расследовали.
– Неужели об этом никто и не догадывается?
– Догадываются. Но зачем совать нос в чужое дерьмо, когда за это не платят?
Это прекрасно совпадало с тем, что говорил и Андреев. Но Мак-Кейна почему-то не удовлетворяли эти объяснения. Если бы начальство уже знало о системе подкупа и взяток, которая процветала здесь, то если бы он раскрыл ее, Лученко потерял бы немногое. Он бы спокойно продолжал бы свой бизнес и наоборот, сохранил бы лицо, засадив Мак-Кейна. Что-то здесь не складывалось - но Мак-Кейн сейчас не собирался разбираться во всем этом деле до конца, да в этом и не было смысла.
– Почему ты сделал это?
– спросил он.
– У тебя было что-то личное против Майскевика?
– У нас всех было личное против Майскевика. Прежде всего, я поляк. Я слышал, как ты говоришь; ты знаешь историю. Как Сталин разделил Польшу с Гитлером, как ударил нас в спину в 1939 в Катыни, что случилось с варшавским сопротивлением. Русским никогда не нравилась сильная Польша. И у нас никогда не было причин быть особенно благожелательными к русским.
– Не могу не заметить, ты вдруг стал довольно популярен, - сказал Скэнлон за обедом.
– Как ни поверну голову - тет-а-тет здесь, тет-а-тет там. Я так понял, ты вербуешь?
– Как ты говоришь, просто довольно-таки популярен.
– Брось, мы с тобой сейчас, похоже, партнеры. Я что, не могу узнать, с кем мне придется работать вместе?
– Если возникнет такая необходимость.
– Осторожность, осторожность и еще раз осторожность, а?
– Ты знаешь правила игры. Это помогает избежать неприятных осложнений.
– Да, тебя хорошо научили. Исключительно из любопытства - на какую же разведку ты работаешь?
– СИС - на бриттов. Они внедрили меня специально, чтобы присматривать за тобой. Такая уж у тебя репутация в Лондоне.
– Ах, вот так? Ну что ж, мистер Эрншоу, журналист, вот он я с маленьким приветом, который здорово облегчит тебе жизнь. Поговори с Ко. Он свяжет тебя с комитетом побега. У них есть информация, которая может тебе пригодиться.
Мак-Кейн недоверчиво уставился на Скэнлона.
– Комитет побега? Ты шутишь!
Скэнлон удовлетворенно кивнул:
– Ага, вот мы запели по-другому. Надеюсь, что у вас есть хоть капля совести, Эрншоу, потому что тебе должно быть стыдно.
– А кто входит в этот комитет?