Сибирский эндшпиль
Шрифт:
– Я поняла, - кивнула Пола. БВ-15 был стандартным универсальным советским компьютером. Их использовали и отдельно, и как сетевые терминалы по всей "Терешковой". Два таких стояло в лаборатории графики, где работала Пола.
– А что случилось?
– Произошел отказ, резкий скачок напряжения и схему выбило, ответила Ольга.
– Контакт в Центре Связи остался, и связь все еще можно наладить. Но у меня нет микросхемы.
– И ты хочешь, чтобы я запрограммировала схему?
– заключила Пола.
– Правильно. У меня есть все параметры для программирования схемы на БВ-15, а документацию по кодировщику я могу достать. У тебя есть доступ к необходимому оборудованию в лаборатории. Тебе не нужно будет самой входить в Центр Связи или другие охраняемые места.
– А что с сообщениями с Земли?
– спросила Пола.
– Как ты поступаешь с ними?
– Я могу позаботиться о них сама.
– Хорошо, а если мы сделаем это - где гарантия, что Иван все еще слушает?
– Такой гарантии нет. Остается надеяться, что он слушает.
Они постояли, молча глядя на воду и огни.
– Когда тебе нужен ответ?
– спросила наконец Пола.
– Я надеялась получить его сейчас.
– Я должна подумать.
– Тогда завтра.
– О'кей, завтра
Когда на следующий день они встретились, у Полы появились свои идеи насчет того, как использовать эту частную линию связи с Землей - правда, люди, с которыми она хотела связаться, не имели ничего общего с советскими интеллигентами-диссидентами или с переправкой людей из России. Как она сможет со станции связи в Сибири попасть в западную военную сеть связи, у нее не было ни малейшего понятия. Но возможность была слишком хороша, чтобы упускать ее. Ее пальцы уже заныли в предвкушении работы.
– Хорошо, - ответила она Ольге.
– Договорились. Я попробую, и будем надеяться, что Иван все еще слушает.
29
Мак-Кейн смял с лица пену и быстро вытерся, глядя в зеркало. На этой неделе Гоньяреш снова работал в оси и принес ему описания и схемы, о которых просил Мак-Кейн. Он быстро пробежал их глазами, и, похоже, они совпадали с официальными планами станции. Не исключено, что на этот раз Фоледа промахнулся.
Дверь открылась, как будто ударил лапой медведь гризли и вошел Оскар Смовак. Он бросил на раковину пакет с мылом и бритвой и стал расстегивать рубашку.
– Похоже, что скоро мы тут все вокруг будем вылизывать, а, Лью? бросил он, разглядывая свою бороду в зеркало.
– То есть?
– Тут собираются устроить большой аттракцион.
– В Замке?
– Нет, по всей "Терешковой". А ты не слышал?
– Не слышал что?
– Большой праздник по поводу столетия. Сюда едут все русские шишки генеральный секретарь Петрохов, председатель совета министров Кованский, все Политбюро, многие из Центрального комитета... "Терешкова" будет выставочным залом коммунистического мира.
7 ноября было днем, когда русские праздновали годовщину революции. В этом году это будет особый праздник - столетняя годовщина.
– Ну что, не забудь передать по команде все твои замечания и просьбы, - буркнул Мак-Кейн.
Когда он вышел из умывальника, он увидел Лученко, сидевшего за последним столом. Андреев что-то читал вслух Боровскому, Тоген грустно лежал на своей койке. Кинг и Конг, как обычно, не особенно скрывая подозрительных взглядов, шуршали на заднем плане. Лученко поймал взгляд Мак-Кейна и качнул головой, подзывая его. Мак-Кейн остановился.
– О тебе очень хорошие отзывы с работы, - сказал Лученко.
– Я рад слышать это.
– Я привык думать, что зарабатываю свое содержание.
– В последнее время ты стал лучше себя вести.
– В последнее время меня оставили в покое.
Лученко пропустил замечание мимо ушей.
– Я хочу, чтобы ты знал - такое не проходит незамеченным. Ты будешь чаше назначаться на работы в колонии, за пределами Замка. Я думаю, ты не будешь возражать.
Мак-Кейн поднял брови в неподдельном удивлении. Это прекрасно сходилось с его собственными целями.
– Конечно, - ответил он.
– Мне нравится бывать снаружи.
– Еще бы. Ну, теперь ты знаешь, чего ожидать, - Лученко глядел на него с таким выражением, как будто оказал ему услугу и ждет ответных шагов. Мак-Кейн ответил взглядом, который означал "может быть", и двинулся дальше. Он рассудил, что у Лученко не было выбора, поэтому он решил преподнести это так, как будто делает одолжение. Другими словами, Лученко известили, что в колонии возникнет нужда в рабочей силе. Это совпадало с тем, что только что сказал Смовак.
Чарли Чан вместе с Ирзаном и Нунганом играли в карты в одной из средних секций.
– Я знаю смешной анекдот, - сказал Чарли, поймав Мак-Кейна за рукав.
– Да?
Чарли затрясся, с трудом сдерживаясь:
– Русский из Москвы входит к чукче в юрту, в тундре. Видит - с потолка свисает перчатка. Он говорит: "Что это?". А чукча отвечает: "Коровье вымя".
– А дальше?
– Это все. Коровье вымя!
Чарли скорчился от смеха на своей койке, взвизгивая и задыхаясь от смеха. Мак-Кейн пошел дальше, качая головой. Он до сих пор не мог понять всей глубины странного юмора Чарли. Может быть, это было отражением самого начала, размышлял он - первая ослепительная вспышка метафоры в зимнем полумраке неандертальской пещеры, которая с течением веков превратилась, пройдя через придворных шутов и мюзик-холл в Бестера Китона, Лорела и Харди, банановые корки и кремовый торт.
– Я знаю еще один, тоже смешной, - раздался голос Чарли, когда он дошел до первой секции.
– Завтра, - отозвался Мак-Кейн.
– Я больше не выдержу.
На верхней койке сидел Мунгабо, зашивая прореху в штанах, за центральным столом о чем-то спорили Рашаззи и Хабер. Скэнлон и Ко сидели на соседних койках в противоположной секции у другой стены и, похоже, опять беседовали об эволюции культур. Мак-Кейн обошел вокруг стола с двумя учеными и сел рядом с Ко.
– Смовак говорил, что у нас будут гости.