Сибирский Робинзон
Шрифт:
— Сюда, на этот мост попадают те, кто находится между жизнью и смертью. Ты как раз сейчас и балансируешь между ними.
— Понятно, что ничего не понятно… А я сейчас кто?
— Ты это ты, я это я, — ответил ангел и пожал плечами.
— А как я могу быть одновременно и там и здесь, если я жив.
— Ну, как тебе попроще сказать… Понимаешь, там, на земле, твое тело, так сказать, alter ego, нет, лучше будет сказать, altera pars, то есть «другая сторона», а здесь как бы душа, но в тоже время они все равно едины и составляют одно целое. Душа и тело разделяются полностью только в момент физической смерти.
— Интересно…
— Очень интересно… Прямо дух захватывает! — с какой-то злостью в голосе сказал ангел.
Я пытался спешно сообразить, что же мне делать. Я угодил в ситуацию настолько неправдоподобную, что мой жизненный опыт молчал, как партизан, а ангел-хранитель, по всей видимости, объявил забастовку.
— И ты хочешь сказать, что я погибаю, — закричал я, — а ты здесь прохлаждаешься!
— А я что могу поделать, коли ты — болван невнимательный! — завопил в ответ Серафим. — Сам виноват.
— Объясни, что же произошло на самом деле?
— А-а-а… пустяк… Такое с каждым может случиться. Твой самолет упал в тайгу. И ты третьи сутки без тепла и пищи. Но если бы ты проявил хоть чуточку сообразительности, то не был в таком катастрофическом положении. И боюсь, ты её не проявишь. Жаль!
— Странно, — пробормотал я, проигнорировав его выпады в мой адрес. — А почему я не чувствую ни голода, ни холода?
— Телесные муки — для тела, а душевные, сам понимаешь, чей удел.
— Что же делать? — с отчаянием спросил я у своего ангела-хранителя.
— Dimicandum! Надо бороться! — воскликнул ангел. — И мы будем бороться! Будем!?
Я согласно закивал головою.
— Хочешь на себя полюбоваться?
Несмотря на все его ехидство, я кивнул. Прошла одна минута. Пять минут — ничего не происходило. Я заерзал, как нетерпеливый зритель, который отсмотрел уже свою порцию утомительной рекламы в ожидании начала фильма.
— Ты кого-то еще ждешь? — Серафим демонстративно покрутил тем, что можно было считать его головой. — Ну, что ты не начинаешь?
— Я? А что я должен делать?
— Вот с этого вопроса и нужно было начинать… Нет, дружок, я начинаю в тебе разочаровываться. Вот так познакомишься поближе, и все сразу становится ясно. Твоя беспечность всегда тебя подводила. Вначале она была отголоском детства, а затем, что самое печальное, переросла в глупейшее мировоззрение, превратившись в банальный нигилизм или, как у вас сейчас принято говорить, пожизненный пофигизм. И для ангелов-хранителей оберегаемые ими пофигисты, вот такие, как ты, стали сущим наказанием. Стоит зазеваться — и наш подопечный либо на больничной койке или, того хуже, — под венцом! И вот так всю жизнь! Вытащил из одной лужи, глядь, а он уже сидит в другой…
Серафим начинал меня раздражать. Его манеры учителя, читающего мораль малолетним преступникам, порядком утомили.
«Как замечательно, что у него нет розг, а то порол бы за любую провинность. Как бы его заткнуть?»
— Не груби старшим, — зарычал на меня деспотичный ангел, прочитавший мои мысли, как открытую книгу. — Смотри, слушай и запоминай. Дважды повторять не буду, — поспешно добавил он.
На самом деле все оказалось довольно-таки просто. Мне-то всего и нужно было только нащупать нить жизни, связывающую тело и душу. К собственной и Серафимовой радости, у меня получилось со второй попытки. Увиденное потрясло меня до глубины души.
Мой взгляд парил, а точнее, пронизывал пространство, откуда-то сверху вниз; это не было похоже на падение. Сначала мне казалось, будто я пролетаю сквозь густой туман, какой бывает в предутренние часы. Местами он был гуще, и казался уже не туманом, а большим куском хлопковой ваты. Иногда туман, словно разрываемый ветром, расступался и тогда где-то далеко внизу показывалась земля.
Земля увеличивалась передо мною с огромной скоростью. Я словно скользил вниз по гладкому невидимому канату. Безграничный лес, горы и реки были у меня как на ладони. Вот уже стали различимы отдельные деревья. Тайга была покрыта снегом. Серая нить речушки волнистой линией огибала покрытые лесом невысокие горы. И где-то на их склонах затерялся один человечек, выживший в страшной катастрофе. Чем ближе я приближался к нему, тем явней и сильней чувствовалась мучающая его боль. Ему было страшно. Он замерзал под фанфары голода. Никто не мог ему помочь. Никто не спешил на помощь.
«Но где же он, то бишь я?» — я всматривался и не мог найти самого себя.
— Сейчас почувствуешь, — донесся из далека голос Серафима.
Меня словно накрыло волной сплошных эмоций, чувств, мыслей.
— Видишь себя?
— Нет, не вижу, — прокричал я ангелу, словно он был за три версты.
— Что ты орешь? Я не глухой… Оглушил! — раздался прямо рядом со мной голос Серафима.
Я посмотрел по сторонам, надеясь увидеть ангела.
— Ты себя ищи, а не меня, — в очередной раз рявкнул на меня Серафим.
— Не вижу, — со злостью огрызнулся я. — Где же он?
Серафим ничего не ответил. Наконец я просек, куда мое второе «Я» спряталось.
«Нашел местечко. В упор не разглядишь!»
— Серафим, как же помочь ему?
— Ему, дураку, и помогать-то не надо. Природа все давно сделала. Всего-то и нужно протянуть руку и взять манну небесную.
— Как это?
— Бог мой, как же с тобой тяжело! Ты посмотри, какое дерево растет в пяти шагах от него.
— Сосна вроде бы, — неуверенно ответил я.
— Н-да… Надо будет посмотреть твой школьный аттестат. Скорее всего, по ботанике у тебя была жирная красная двойка. Это не сосна, двоечник! Это самый настоящий сибирский кедр. Понимаешь? Читаю по буквам: К-Е-Д-Р… Ну, дошло, наконец?
Молча, сжигаемые жгучим интересом мы стали наблюдать. Человек сначала не обратил внимания на упавшую шишку. Но вот его взгляд упал на нее. Он взял её в руку. И почти сразу выбросил. Серафим, как тренер футбольной команды, которая пропустил очередной гол, застонал и схватился за голову.