Сибирский Робинзон
Шрифт:
Везде валялись подушки, одеяла и сумки и, что меня больше всего поразило, обувь, очень много обуви. Ботинки, сапоги и даже туфли, были свалены в проходе.
Больше всего вещей скопилось непосредственно перед люком, вероятно, эта жуткая масса образовалась в момент удара о землю. Стараясь не смотреть в лица мертвецов, я стал пробираться туда, где был один из буфетов лайнера. Шаг за шагом, держась за стенки, я пробирался к буфету. Впереди, загромождая путь, лежал лицом вверх очень грузный мужчина. Его лицо было разбито и окровавлено. Один глаз, видимо, при ударе самолёта о землю выскочил из глазницы и теперь, держась на кровеносных сосудах, висел на виске, а под головою намёрзла большая лужа крови.
Моя реакция в этот раз оказалась более спокойной. Я уже заранее подготовил себя к предстоящим ужасным картинам. Поэтому, закрыв глаза, я досчитал до тридцати, а потом вновь их открыл и посмотрел на труп. Но, несмотря на самовнушение, я не мог заставить себя ползти по окоченевшему трупу. Из-за повреждений салона обойти или перешагнуть через покойника было невозможно. Мне было страшно даже просто прикоснуться к нему.
«Но идти нужно!» — подумал я и, закрыв глаза, пополз.
Еще не добравшись до буфета, я наткнулся на расшвырянные булочки и резанные куски хлеба. Я им страшно обрадовался, хотя они были проморожены до каменного состояния. Не думая об этом, я стал распихивать хлеб по карманам. А вокруг цветной россыпью лежали замершие огурцы, помидоры и другие овощи.
«Все пригодится, — бормотал я, в жадном порыве, граничащем с безумием, подгребая к себе всё мало-мальски ценное. — Всё пригодится».
Только сейчас я понял, как хочу жрать и пить; причем жрать не что попало, а горячую, пышущую жаром пищу и запивать её водкой.
— Да хоть спиртом! — подумав о водке, заключил я.
И я пополз вперед. Я полз, ничего не видя, не чувствуя и не понимая, точно в подсознании включился некий тумблер, превращающий человека в бесчувственного зомби.
Буфет представлял собой небольшой закуток. Все содержимое ящиков и холодильника было выворочено наизнанку. Словно небрежно высыпанные из рога изобилия, валялись посуда, вилки, ложки, салфетки и продукты, много продуктов.
Весь пол был усыпан осколками бутылочного стекла. И именно на такой осколок водочной бутылки я и напоролся.
— Ай! — взвизгнул я и посмотрел на руку.
Из ладони текла кровь, но рана оказалась неглубокой. Чтобы остановить кровь, пришлось зализывать рану. Я никогда и не думал, что теплая кровь может быть такой вкусной. Пару раз лизнув рану, я уже и не отрывался от неё. Наверное, со стороны это было выглядело как сценка из фильма ужасов! В разбитом салоне самолета, среди груды трупов обезумевший полумертвец с наслаждением вылизывает свою рану. Б-р-р…
Пришел я в себя от тошноты, охватившей меня. Мой взгляд остановился на завернутых в полиэтилен бутербродах с рыбой, колбасой, ветчиной и сыром.
— Отлично! Голод нам теперь не грозит! — радостно воскликнул я, однако тут же пришлось немножко огорчиться: — А с водочкой дело, кажется, совсем хреново… Все бутылки разбились…
Сидя на полу, я принялся разгребать кучу из овощей, фруктов, битой посуды и салфеток. Обилие продуктов меня радовало, а то, что они все заморожены, словно побывали в морозильнике, особо не волновало. Всё годилось в пищу. Моё сердце радостно забилось, когда я вытащил из кучи литровый тетрапаковский пакет с красным вином. Вино!
— Какая прелесть, — восторженно прошептал я, любуясь, в общем-то, ничем невыдающейся картонной упаковкой.
Вино, правда, напоминало, скорее, кисель, ибо от холода загустело. Я встряхнул пакет, прикидывая, можно ли пить и остался там хоть какой-нибудь самый маломальский завалящий градус. Ох, как мне нужны были эти самые градусы и чем больше, тем лучше! Пакет я не открыл, невероятным усилием воли удержав себя от столь опрометчивого шага. Около меня лежала груда продуктов, и теперь стоило подумать, как все это дотащить? Требовался ящик, большой пакет или сумка. Искать там, где лежал мертвец, меня совсем не прельщало.
«Нужно посмотреть в другой стороне», — подумал я и пополз выше через буфет.
Но далеко ползти не пришлось. Вскоре, я наткнулся на большую черного цвета прямоугольную сумку. Оценивающим взглядом посмотрел на неё и прикинул: сгодится ли? Покрутив, пощупав, я взял её за длинную лямку и потащил к своему провианту.
А сумка оказалась с сюрпризом, как знаменитый черный ящик Якубовича; от восторга я замычал:
— Ох, ёшкин кот!.. мама мия!.. Мексиканский самогон!
В сумке лежала пластиковая бутылка с текилой, напитком цвета мочи. Не долго думая, я откупорил драгоценный бутылёк и сделал три больших глотка подряд, и едва успев завернуть крышку, как по трахее и пищеводу прокатилась теплая волна. Поскольку желудок мой пустовал уже несколько дней, опьянение наступило почти мгновенно. Мозг заволокло приятным туманом, и я без чувств рухнул навзничь.
Глава восьмая
ПИРШЕСТВО РОБИНЗОНА
…А дни идут чередом, день едим, а три пьем,
мы, в общем, весело живем,
хотя и дождь за окном…
— Предлагаю остановиться и отдохнуть, — подкинул идею Серафим. — Мне, старику, за тобой не угнаться…
Ангел выбрал удачное время для отдыха. Чтобы там ни бухтел Серафим про не поспевающую старость, но и молодость порядком устала и требовала покоя и пищи. Я развалился на траве и вытянул ноющие от усталости ноги. Настроение было бодрое. Серафим, похоже, тоже находился в хорошем расположении духа. Вообще-то, как я уже понял, Серафим нервный тип, таких лучше лишний раз не раздражать. Хоть он и числился ангелом-хранителем, но почему-то мне хотелось его должность или звание поставить в кавычки.
— Серафим!
Молчание. Я позвал снова:
— Серафим!
— Отстань, человече, я думаю!
Я решил не злить ангела, а последовать его примеру. Но мне совершенно не думалось, в голове было пусто. Я задремал. Прошло совсем немного времени, и я открыл глаза.
— Серафим! — позвал я ангела.
Потянувшись, я продолжил:
— Серафим, ты же был человеком?
— Был.
— А кем, если, конечно, не секрет?
— Важным сеньором. Меня даже придворные министры боялись. Иной раз как сверкнешь очами на какого-нибудь из этих пройдох, так он сразу побледневший с галопа на цыпочки переходил. Первый министр считал за честь по самым важным вопросам советоваться со мною.
— О как! Прямо уж и первый министр? — с напускным недоверием спросил я.
Серафим гневно засопел. Видимо, умаление ангельского достоинства он считал страшным грехом.
— Ну, верю, верю, — примирительно сказал я.
— Нигилист и революционер, — обозвал меня обиженный ангел.
Серафим сумел меня заинтриговать; он напоминал рыбака, ловящего на блестящую приманку глупую рыбу.
«Вот интересно, а кем на самом деле был этот прохиндей?» — подумал я.
— Великим инквизитором, — мрачно отозвался ангел-хранитель.