Сибирский Робинзон
Шрифт:
Пока суп варился, я извелся от голода. Из-за нетерпения, я опять умудрился ошпарить язык, и теперь он препротивно болел. Наконец, спустя минут сорок, ужин был готов. Для того чтобы оприходовать супец, потребовалось всего десять минут постоянного дутья и хватательных движений губами. Пища казалась просто божественной. Живя в городе, мы, молодые люди, не придаем важного значение первым горячим блюдам. А зря!
— Хорошо, — промолвил я.
Этим словом был подведен конец не только ужину. Им ёмко и полно отражалось гармоничное соотношение внутреннего микрокосмоса с внешним мироустройством. Я был сыт, и в хорошем настроении. Вокруг меня было тепло, а также полно деревьев, белок, волков и ещё много другой замечательной живности. Не было только людей, но я с детства привык искать в плохих моментах жизни положительные стороны, и подчас мне это удавалось. Да, людей вокруг меня не было. Я был от них далек, как декабристы от народа. Я вот что скажу, этим декабристам нужно было стать попроще, тогда к ним бы потянулся этот самый, народ. А то они сперва занимались словесной эквилибристикой, а затем такой выкинули фортель, что народ потребовал женитьбы великого князя Константина на Конституции… Боже мой, как же я хочу быть ближе к народу, к массам рабочих и крестьян, клеркам и инженерам, банкирам и депутатам!
Вот с такими мыслями я направился в лес за дровами. В лесу было темно, страшно и холодно. Мне чудилось, будто замерзает сам воздух. Пальцы в полной мере почувствовали, что значит ходить в стужу без варежек. Очень скоро они окоченели и перестали слушаться. Кое-как согревая посиневшие от холода пальцы, я упорно продолжал таскать дрова.
«Идиот безмозглый, — шипел я на себя, — решил, если нет мозгов, то можно обойтись и без пальцев?»
Не выдержав пытки холодом, я, в конце концов, решил приостановить сбор топлива, и вернувшись в каморку, протянул застывшие руки к огню. Пальцы досадно и очень болезненно покалывали, но все же отходили от сибирской заморозки. Кровь с трудом пробивалась по сжавшимся от холода сосудам. Было больно и обидно.
В сердцах я подбросил в очаг еще хвороста и через некоторое время снова почувствовал собственные пальцы. Глоток вина поднял настроение, и я предался сладким воспоминаниям.
Ключ от дачи лежал в укромном месте, а укромное местечко находилось под крыльцом. Летом, для того чтобы достать ключ, нужно было только нагнуться, пропихнуть руку и вот — он в руке.
— Ха, — воскликнул я, когда догадался, что до ключа просто так не добраться.
Теперь ключик лежал под суровой толщиной сугроба. Я взялся за лопату.
— Пятнадцать минут работы лопатой и — оп! — заветный ключик у меня в руке, — заявил я, демонстрируя Еве отнюдь не золотой, а ржавый ключ. — Старушка, ведь нам с тобой голубых небес навес, нам с тобой станет лес глухой стеной, нам с тобой из заплёванных колодцев не пить…
— Конечно, дорогой, — пробормотала замерзшая Ева, — но я бы предпочла более цивильные условия. От-т-к-ры-ва-й скорее…
Я отворил дверь и мы вошли в дом.
— Боже мой, здесь тоже холодно, — в тихом ужасе простонала Ева.
Право не знаю, отчего она так содрогнулась. Ну, подумаешь, внутри дома было холодней градуса на три, чем на улице. Хотя, мне тоже сразу стало не по себе.
— Крокодил, здесь же, как в морозильнике! — сказала моя Снегурочка с отчаяньем.
— Лапонька длинноногая, потерпи десять минут — и здесь будет как в Африке! — пообещал я.
Терпеть, однако, пришлось не десять минут, а все шестьдесят. Пока я включал все обогреватели, растапливал печку, Евочка лихо орудовала на кухне, готовя глинтвейн. Пойло её оказалось просто мерзопакостным, она не пожалела корицы, которую я с детства терпеть не могу. Но ради поддержания дружеской атмосферы пришлось выпить.
— На твоем месте я туда добавил бы водки, — продегустировав, посоветовал я Еве. Чтобы сбить вкус корицы я слопал половину лимона, плавающего к кастрюле.
— Тебе и без водки сейчас будет замечательно.
И в подтверждение своих слов она сильно поцеловала меня в губы. Стало жарко.
— Ну как?
— Умереть — не встать! Голова закружилась.
— Ты не расслабляйся! Кто-то обещал жару. Я жду!
— Слушаюсь, — я откозырял и бросился на улицу за поленьями.
Жарко стало только через два часа. Стало очень жарко, и не только от одного огня, весело шумевшего в печке. Ева дарила мне тепло — самое ценное тепло, тепло её любви.
Вырваться из объятий богини юриспруденции было почти невозможно. Но я сделал это, ибо только в кино любовники переходят к любви, предварительно хорошенько не протопив дом и не налакомившись всякой вкуснятиной.
Глава четырнадцатая
САМЫЙ СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ В МОЕЙ ЖИЗНИ
We are livin' in a Heartbreak Hotel!
Мужской разговор, с какой бы темы не начинался, частенько заканчивается обсуждением женщин. Мы с Серафимом исключением не стали, хоть ангел перестал быть особью мужского пола лет эдак пятьсот назад, превратившись в эфемерную и болтливую субстанцию.
— Удивляюсь, — пробухтел Серафим, — я столько раз пытался познакомить тебя с хорошими девицами, но ты всегда засматривался на их подруг. Не скрою, они были симпатичны, а некоторые, например Ева, просто как это….ну вас……..говорится, ах вот, чумовые красавицы.
Я искоса посмотрел на ангела. Меня поразила Серафимова фраза «чумовые красавицы». Я точно помню, что никогда не произносил подобной фразы.
— Но все они тебе не подходили. За внешней красотой скрывались холодная пустота или меркантильный расчёт, который нынче правит миром.
— Серафим, все люди по своей природе расчётливы, и в этом нет ничего плохого. Рассчитывают всё и вся. Как дотянуть до следующей зарплаты и где перезанять деньги, когда их не хватает? Где и когда купить телевизор или машину? Сравнивают ставки по ипотечным кредитам и так далее.
— Это, конечно же, понятно и вызывает уважение, ибо бережливость — одна из добродетелей, она присуща даже тварям неразумным. Но я говорю о другом, о безумном стремлении к деньгам и другим материальном благам. Людям всё мало, стоит им достичь желаемого, как они кидаются за тем, чего у них нет, забывая о самом главном, о бессмертной душе, гибнущей в порочной страсти наживы.
— Э нет, старичок, вот тут ты ошибаешься. Мы, люди, всегда стремились к удобствам, как сейчас принято говорить, к комфорту, и это движение было основополагающей идеей прогресса. Да! Краеугольным камнем человеческой цивилизации являются деньги, и, как ты выражаешься, они правят миром. Всё, что мы делаем, делаем ради денег, и чем больше их, тем лучше. И это мнение разделяет подавляющее большинство живущих на грешной земле. А знаешь, почему? Потому что деньги — это свобода в несвободном и несовершенном мире. Деньги дают возможность жить, как пожелаешь. А все желают жить в своё удовольствие. Так было и будет всегда, пока над человечеством восходит солнце!