Сибирское дело
Шрифт:
И Мансуров опять засвистел, стал красный, начал задыхаться, схватился за грудь. Маркел быстро взял кувшин, намочил мансуровский платочек и начал тереть им ему лоб, виски, щёки. Мансуров затих. Маркел замер. Мансуров облизал губы, сказал чуть слышно:
– Помираю. Дышать нечем.
Маркел разорвал на нём рубаху. И увидел на груди Мансурова большое чёрное пятно.
– Что это? – спросил Маркел.
– Не знаю, – чуть слышно ответил Мансуров. – Само появилось.
– Давно?
– Там, в городке. И стал я помирать. И не стали они меня слушать. Собрались и ушли.
Маркел смотрел на Мансурова, думал. Потом строго сказал:
– Ты, Иван, крест целовал говорить как на духу. А теперь вдруг запираться начал. Это великий грех!
Мансуров закрыл глаза. Сказал:
– Уйди.
Маркел сидел, не уходил. Мансуров ровно, с присвистом, дышал. Потом стал дышать реже и глубже – это он уснул. Маркел надел шапку, встал и вышел.
ГЛАВА 9
За дверью Маркела ждал Митрий, и они пошли обратно. Митрий ни о чём не заговаривал.
Зато когда они вошли к воеводе, тот сразу спросил:
– Что, ничего он не сказал?
– Куда уже там говорить! – невесёлым голосом ответил Маркел. – Там уже попа звать надо.
– И то верно! – сказал воевода. – И я так и думал. Поэтому пока ты там сидел, я велел ещё кое-кого сюда подать. Есть там у них такой Касьян Панкратов, полусотенный голова. Человек серьёзный. Когда Мансуров повредился, Касьян вместо него командовал. Митрий, веди его!
Митрий вышел и быстро вернулся, ведя перед собой того Панкратова. Это был рослый, широкий в плечах человек. Вид у него был очень настороженный. Маркел дал Панкратову крест, тот его поцеловал, назвался, побожился говорить как на духу. Тогда Маркел спросил, правда ли, что они, люди Ивана Мансурова, ходили за Камень, в Сибирь. Панкратов ответил, что правда.
– Кто вас туда послал? – спросил Маркел.
– Государь царь великий князь Фёдор Иванович, – ответил Панкратов.
– А кто велел идти обратно? – тотчас же спросил Маркел.
– Наш сотенный голова Иван Мансуров, – тоже сразу, без запинки ответил Панкратов.
Маркел помолчал и продолжил:
– А Мансуров говорит, что он тогда был без памяти, и это без него решили.
– Как же это без него?! – громко спросил Панкратов. – Он же и велел идти, когда мы ермаковских встретили.
– Где встретили? И как?
– Ну, – замотал головою Панкратов, – мы тогда все вместе шли, всей сотней, на четырёх стругах, Мансуров на первом. И уже почти дошли, уже Кашлык был виден на горе, как вдруг видим: по реке, по Иртышу, к нам ещё наши струги идут, от Кашлыка, казацкие. Мы с ними сошлись и они говорят, что Ермака убили и что Кучум к Кашлыку подошёл, у Кучума несметное войско, что делать. Вот тогда Мансуров и велел всем разворачиваться и идти на Обь, на север, а там, сказал, сойдём на берег, пройдём через Камень на Печору – и домой. И мы пошли, пока что погребли, конечно.
– Куда?
– На Обь. На север. Туда татары не доходят. А мы догребли. Мы, государевы стрельцы, вся наша сотня, и ермаковы казаки, которые живы остались.
– А как убили Ермака?
– Я этого не знаю, нет! – сразу же сказал Панкратов. – А так казаки разное тогда болтали. Но что я теперь буду повторять то, чего сам не видел? Это надо у них спрашивать, у казаков, но сначала привести к кресту, чтоб не кривили.
– А где они сейчас, казаки эти?
– Остались в Устюге. Надо туда ехать и спросить.
Маркел молчал, думал. Тогда Панкратов сам продолжил:
– И вот мы пришли на Обь, а уже стало холодать, и мы стали говорить, что не дойдём до Печоры, не успеем. Тогда Мансуров велел остановиться, ставить городок. И мы поставили. Даже ещё до конца не доставили, как вдруг пришли пелымцы. Это такой дикий народ…
– Я это знаю! – перебил Маркел. – А дальше?
– И вот их пришло просто тьма, обложили нас со всех сторон, и стали жечь огонь, песни петь, плясать и своему болвану кланяться.
– Что ещё за болван такой? – спросил Маркел.
– Ихний бес, – охотно пояснил Панкратов. – Деревянный, позолоченный. Они сначала ему просто кланялись и губы ему кровью мазали, а после посадили его на высоченную жердину, может, десяти саженей, и он стал оттуда сверху кликать. Вот так утробно голосить!
И Панкратов начал подражать болвану, получилось очень гадко. Маркел махнул рукой, чтобы Панкратов замолчал, потом спросил:
– А вы что?
– А что мы?! – развёл руками Панкратов. – Крепко оробели, если сказать правду. Ещё бы! Такая зараза! И так дико орёт! И если бы они тогда сразу на нас пошли, так и побили бы. Но тут Мансуров повелел выставить на стену нашу пушечку. Выставили. Велел зарядить. Зарядили. Велел навести. Навели. Велел… Но тут уже никто не шелохнулся, боязно. Тогда он взял запал, сам ткнул – и как долбануло по тому болвану, так от него только щепки полетели! Золочёные. Ту жердину тоже в щепки. И пелымцы бежать кто куда. Мы, у кого ещё был порох, по ним из пищалей стрельнули, ещё там-сям кое-кого прибили, а остальные сбежали. И больше мы их там не видели.
– И вы решили там остаться, – подсказал Маркел.
– Нет, ни боже мой, ни в коем случае! – поспешно продолжал Панкратов. – Мансуров-то стал помирать, задыхаться! Будто ему железным сапогом грудь отдавили. Это болван ему так отомстил. И вот лежит наш сотенный начальный голова, кряхтит, кровью харкает. Потом ещё один наш начал харкать, потом ещё один… И мы сошлись на круг и порешили уходить совсем. И ушли, и Мансурова с собой забрали. Вот тут он уже и вправду ничего не говорил и не приказывал. Принесли его сюда уже совсем чуть живого. Вот как тогда было. А он как говорит?
– И он примерно так же, – ответил Маркел. И продолжил: – И вот что ещё хочу узнать. Были у атамана Ермака три знатные вещицы, их ему царь пожаловал – это шуба, очень дорогая, чешуйчатая, кармазиновая, лёгкая, сабля в золочёных ножнах и пансырь немецкой работы, пятикольчатый. Слыхал ли ты что про такое?
– Нет, про такое ничего не слыхал, – уверенно ответил Панкратов. – Мы же Ермака не видели, и его пожитков тоже. Про это надо у его казаков, которые после него остались, спрашивать, а они, как я уже сказал, все в Устюге сидят.