Сидим, курим…

Царева Маша

Мои часы свидетельствовали, что наш безостановочный путь продолжается уже семь часов. Мне казалось, что прошла целая жизнь — дополнительная жизнь, спрятанная в унылом потоке моего городского существования, как идиотская пластмассовая игрушка в шоколадном яйце.

— Донецкий, ну долго еще? — в очередной раз простонала я.

— Ты ведешь себя, как ослик из мультфильма «Шрек». — Мой проводник едва обернулся, чтобы ответить. — И так всю работу делаю я, топором работаю. Чего тебе надо? Иди и наслаждайся.

— Издеваешься? Ох, да будь проклят тот день, когда я решила тебе позвонить! Меня так раздражает, что я еле ноги волочу, а ты даже не устал.

— Я просто хорошо притворяюсь! Глаш, я серьезно! Подумай о чем-нибудь отвлеченном. Трудности — часть моего плана.

Легко сказать — подумай о чем-нибудь отвлеченном, когда

твои ноги ноют и чуть ли не вибрируют, умоляя об отдыхе, когда колючая жажда навеки поселилась в твоем горле, а от духоты перед глазами пляшут зеленые человечки!

Я ненавижу этот город настолько же сильно, насколько люблю.

Я люблю лотерейный дух Москвы — каждому кажется, что именно у него есть шанс сорвать джекпот. Люблю разношерстную толпу на улице. Катки в парках, дырчатый хлеб в пекарнях и восторженных иностранцев на Красной площади. Респектабельные галереи ГУМа, помпезные сталинские дома, кривые замоскворецкие переулочки. Атмосферу праздника, пьяными пузырьками бурлящую в крови.

Ненавижу пахнущую потом и поддельными французскими духами толпу в общественном транспорте, ненавижу московский слякотный ноябрь, ненавижу предновогодние магазинные давки. И еще кое-что. Большой город утрирует эмоции, как кривое зеркало, иногда самые искренние намерения воспринимаются здесь в ярмарочном варианте. Комедия ситуаций.

Свобода, например…

Все, о чем я когда-либо мечтала, — стать свободной. Угнетаемое родственниками существо — и как же меня угораздило появиться на свет в семье, где даже домашние животные более сильны духом, чем я сама? Мягкого бунта не получилось, я огребла желаемое по полной программе.

И во что же в итоге превратилась моя свобода?!

В ярмарочном московском мире свобода — всего лишь иллюзия. Бодрые устойчивые словосочетания из глянцевых журналов — «свободная девушка за тридцать», «свободный мужчина без моральных обязательств», «свободное сердце», «свободная любовь»…

Знаю я эту свободную любовь! Одно время Len'a (crazy) брала меня с собой в диско-клубы, тщетно надеясь, что мой экстерьер придется по вкусу кому-нибудь из приятелей Пупсика. Напрасно надеялась, тут не мог сработать даже фактор модельного роста. Сидя где-нибудь в углу и скромно потягивая лонг-дринк, я наблюдала за происходящим вокруг.

Свободные мужчины снимали свободных девушек, везли их в свободные квартиры, занимались свободной любовью, потом спешно искали свободного таксиста, чтобы встретить следующий день изначально свободными.

Все были знакомы с правилами игры, никто ни на что не рассчитывал, никто ни на кого не обижался.

Мне почему-то особенно было жаль хорошо одетых девушек «слегка за тридцать». Облагороженные гликолиевым пилингом лица, замазанные кремом за триста долларов морщинки, румянец от Dior, почти свежая шея, идеально прокачанный пресс. А в глазах такой отчаянный поиск, что страшно становится! Да, они выглядят получше иных двадцатилетних, только за их плечами — расторженные браки, бросившие и брошенные любовники, воспаления придатков и аборты, разочарования, курсы антидепрессантов и сотни несбывшихся надежд. У них есть дорогие туфли, но нет в запасе и десятка шальных лет, которые можно было бы лихо истратить без надежды на дивиденды, красиво промотать в блек-джеке бытия. Они все еще невероятно хороши собой, свежи и способны вызвать желчную зависть, но уши их терроризирует навязчивое тиканье: молодость уходит, а ты все еще не устроена.

Мне их жаль.

Len'a (crazy) познакомила меня с мужчиной неопределенного возраста по имени Яков Антонович — не то партнером, не то кредитором Пупсика. Яков Антонович развлекался так: с вечера четверга по воскресный полдень шлялся по злачным заведениям в поисках таких вот дев.

«Приходишь в средненький кабак… Средненький, потому что в местах с претензией типа vogue cafe телки совсем обнаглели. Не успели узнать твое имя, как уже заказывают шампанское за триста баксов! И я должен платить, ага. Тьфу, ничего святого! Нет, я хожу в демократичные клубчики, там телочки попроще. Хватаются за последнюю надежду. Некоторые даже сами готовы за тебя платить, типа самостоятельные. Меня это заводит — такое отчаяние! Садишься у барной стойки, заказываешь двойной коньяк и начинаешь терпеливо присматриваться. Обычно уже в начале вечера находишь глазами с десяток дамочек, к которым можно

подкатить и не остаться в накладе. Обычно они сами так и рыскают глазенками по сторонам, типа, ищут большую и чистую любовь. Подходишь, знакомишься, нежно гладишь локоток, угощаешь пинаколадой. Такие телки почему-то к сладким коктейлям неравнодушны. Молодятся, наверное, косят под пятнадцатилетних. Ты делаешь вид, что не замечаешь ни морщинок, ни закрашенной седины, ни желтоватых зубов. То есть они, конечно, все красивые, уцененный товар меня не волнует. Но все равно если рассмотреть их поближе, то сразу станет виден и возраст, и стоимость крема… Шепчешь комплименты, они радуются, как маленькие. Потом увлекаешь их в дальний зал, заказываешь пожрать. Что-нибудь не очень дорогое, чтобы бабонька уж в конец не разомлела, а то потом сложно будет отделаться. И начинаешь рассказывать о своем одиночестве. Три года назад развелся, влюбиться не могу. Да, любовницы есть, но это все не то. Хочется романтики, хочется целоваться на морском берегу, хочется детей. Как правило, ты еще до морского берега не успеваешь дойти, а объект готов. Тут главное на нее не давить, до самого конца играть мрачного романтика. Ну, в крайнем случае можно предложить покататься по ночной Москве. Если дама соглашается — дело сделано. Ловишь такси и сразу называешь водителю свой адрес. У меня есть несколько съемных квартир, туда их и вожу. Знаешь, что еще смешно? Вечером они ведут себя как девочки — хлещут шампанское, хохочут, заигрывают, пляшут, ложатся спать с румянами. А утром просыпаются раньше тебя и тихонечку крадутся в ванную. И у каждой при себе косметичка со штукатуркой. Уходит в ванную баба-яга с дурным запахом изо рта и осыпавшейся тушью, а возвращается типа юная принцесса. Ага. Ложится тихонько тебе под бок и начинает имитировать сладкое пробуждение, как будто она с утра так здорово выглядит. Как будто ты полный придурок!»

«И что дальше?» — спрашивала я, озадаченная.

«Ничего, — хохотал Яков Антонович, — выдаешь ей чашку кофе и йогурт, суешь триста рублей на такси, записываешь ее телефон. Как только она уходит, спускаешь бумажку с телефоном в унитаз, отсыпаешься, чтобы вечером опять отправиться в какой-нибудь средний клуб. Иногда и sim-карточку выбрасывать приходится. Очень уж навязчивые попадаются бабцы».

Эта история меня неприятно царапнула. Может быть, женская солидарность всколыхнулась? Хотя не думаю, что когда-нибудь я превращусь в желтозубую принцессу дешевых дискотек, шастающую по клубам, чтобы встретить свою последнюю и единственную любовь. Но слушать такое все равно было неприятно. Тем более что Яков Антонович вовсе не был похож на брата Антонио Бандераса. Обычный малоприметный мужичок, разве что дорого одетый. Лишний вес, спасательным кругом обнимающий талию, двойной подбородок, бритый затылок, довольно удачно маскирующий раннюю лысину. И маленькая ладонь. Не люблю мужчин с нежными ладошками.

«А зачем вам это надо? — как-то спросила я. — Почему именно эти женщины, почему не совсем молодые девчонки, раз уж вам они больше по вкусу? Их что, сложнее заполучить на одну ночь?»

«Наоборот, проще, — спокойно улыбнулся Яков Антонович, — но неудачливые женщины за тридцать… Они занимаются любовью, как в последний раз. Отчаянно. Страстно. Они готовы на все, лишь бы ты остался доволен. Они словно делают рекламную презентацию, от которой зависит их повышение. Хм, я не против повышения, люблю, когда женщина сверху», — каламбурит Яков Антонович, и его двойной подбородок мелко трясется от смеха, как сливочное желе.

А если послушать другую сторону?

Однажды в потной сутолоке клуба «Петрович» мне довелось встретить одну из многочисленных однодневных пассий Якова Антоновича — привлекательную женщину тридцати семи лет, обладательницу пышных рыжих кудряшек, задорного смеха и тщательно скрываемых полных бедер. В темноте и с расстояния нескольких шагов ее можно было принять за студентку. Но в хорошо освещенной уборной скрыть правду уже не представлялось возможным. Кожа под глазами похожа на мятый фантик, от носа к уголкам губ пролегли две борозды, в которых поселилась зарождающаяся тень, на руках корабельными канатами выступили вены, потемнели некогда трогательные веснушки, рассыпанные по плечам. Уж не помню, как запутанная нить нашего полупьяного разговора вышла на Якова… Но когда я о нем упомянула, взгляд рыжей затуманился, а в смехе появились кошачьи утробные нотки.